— Программой не предусмотрено.
— Не знал, что нужно записываться заранее. — Он в упор смотрел на Алису, которая искала глазами тетю Фигу.
— А это что такое? — Клотильда недоуменно оглядела листок бумаги.
— Прощальное послание.
Алиса с ужасом услышала, как Клотильда рассмеялась злым смехом, в котором отчетливо прозвучало выпитое вино. Им на помощь, как добрая фея, уже спешила Фига.
— Франсуа! — провозгласила она учительским голосом, словно обращаясь к нерадивому шалопаю, которого лично выгнала из школы. Несмотря на маленький рост, она умела разговаривать с людьми свысока. Припорошенная снегом шапка подрагивала от гнева.
— Мари-Луиза! Как делишки?
Алиса и Клотильда с изумлением ловили ничуть не изменившиеся интонации — та же холодная враждебность, то же презрение ко всем и каждому. Это говорил человек, испоганивший им детство. Он постарел, но оставался по-прежнему юным, как один из восточных мудрецов или колдунов, которых время сушит, но не разрушает. Он был легко одет, но не испытывал холода; находился в толпе людей, но оставался в одиночестве. Небрежным взмахом руки он в один миг отмел прочь минувшие годы и посмотрел на дочерей тем же взглядом, каким встречал их, робко стоящих на пороге сарая в ожидании, когда он откроет им дверь.
— Учти, я не потерплю никакого скандала, — сквозь зубы прошипела Фига.
Подошел встревоженный Анри. Сходство братьев притягивало все взоры. Они молча уставились друг на друга — две неподвижные копии одного и то же человека. К Клотильде приблизился мужчина в траурном костюме и отозвал ее в сторону. Вокруг вырытой в земле прямоугольной ямы началось движение. Замерзшая почва казалась твердой как камень — ткни, и пойдет трещинами.
— Это кто, муж Элен? — с удивлением спросил Венсан.
— Да, — ответила Алиса. — Инспектор Пикассо. Симпатичный, правда?
Венсан не стал вдаваться в подробности. Он никогда не вдавался в подробности, слишком хорошо понимая, что из-за постоянных отлучек будет всегда в положении человека, лишенного необходимой информации о повседневной жизни близких, — человека, чей поезд давно ушел.
Из катафалка извлекли гроб и опустили в яму. К могиле подошел Франсуа Кантор с небольшим саквояжем в руках. Вытащил громоздкий магнитофон и поставил на землю. К нему двинулась было Фига, но он жестом приказал ей оставаться на месте. Порылся в саквояже, достал несколько низеньких круглых свечей, какие обычно используют для украшения праздничного стола. Расставил их полукругом и зажег, соорудив таким образом, как подумалось Клотильде, «безобразный алтарь», после чего поместил в его центре черно-белую фотографию молодой Мари-Клод в рамке. Снег почти сразу затушил свечи, но зло уже было причинено. Франсуа Кантор обвел присутствующих взглядом и нажал кнопку магнитофона. Полились звуки сюиты Баха, от которых обе сестры и их тетка мгновенно покрылись гусиной кожей — слишком часто они слышали эту вещь в исполнении покойной. Качество записи оставляло желать много лучшего, и Фиге показалось, что темп взят слишком быстрый. Франсуа вынул из кармана листок бумаги и начал тихим и завораживающе спокойным голосом читать:
Размеры катастрофы стали ясны, едва прозвучала первая строка. Те немногие, кто хоть чуть-чуть владел немецким, уловили отдельные слова — что-то про ночь, про бурю, про время… Только Анри сразу узнал стихи Целана:[10] «Ночью, когда маятник любви /Качается между Всегда и Никогда…» Когда-то давно братьев объединяла целомудренная любовь к литературе, впоследствии обернувшаяся смертельной враждой. Присутствующие не сводили глаз с Франсуа Кантора — бывшего учителя немецкого языка, от которого в лицее шарахались все, потому что он был большая сволочь, ненавидел учеников и не стеснялся им об этом говорить. Клотильда огляделась. Все вокруг страшно замерзли, но терпеливо ждали, когда клоун кончит свое представление. «Как все-таки в людях много доброты», — с удивлением подумала она.
— Он тут всех достал, — шепнул Поль Виктору.
10
Целан Пауль (1920–1970) — еврейский немецкоязычный поэт и переводчик. Жил в Париже. Покончил с собой, бросившись в Сену.