17 ноября. Выступили в 7.45, за ночь основательно продрогли. Идем всё в гору, пробиваясь сквозь бамбуковые заросли. В 13.45 выходим на зеленую прогалину на берегу Сан-Хосе. Андраде говорит, что это место упомянуто в дерротеро Вальверде. Мы вышли к подножию тех гор, которые Андраде считает Серрос Льянганати. Пеоны торопятся разбить лагерь, ставят большой навес. Завтра шестеро из них пойдут обратно, двое останутся.
Здесь множество маленьких зеленых лягушек, и наш лагерь получает название «Кампаменто де лос сапос Вердес» — «Лагерь зеленых лягушек». По пути сюда и здесь поймал несколько штук для коллекции, а также улиток и других тварей; тут можно сделать интересные находки. Предложил одному из пеонов помочь мне; он засмеялся и ответил: «Много раз ходил я в Льянганати — все искали золото, а су мерсед (ваша милость) ищет лягушек! На что они вам?..»
Я постарался доходчиво объяснить, как важно изучать животных, рассказал, как удалось открыть, что некоторые из них распространяют заболевания, и так далее. Позже я услышал, как пеон сообщал товарищу: «Гринго говорит — от этих лягушек можно заболеть!»
8
У ЦЕЛИ
Вспоминая совершенную вместе с Бошетти экспедицию в Льянганати, экуадорский географ Андраде Марин рассказывает о старом носильщике-индейце. Старик упал с ношей в озеро, и тяжелый тюк потянул его на дно. Тогда индеец стал звать на помощь, — но не ради себя!
«Спасайте ношу, обо мне не думайте!» — кричал он.
Его вытащили на сушу и спросили, почему он больше беспокоился о провианте, чем о собственной жизни. Индеец ответил: «Лучше мне утонуть, чем если десять человек погибнут с голоду. К тому же вы молодые, а я старик».
Этой поучительной историей Андраде Марин хотел показать, насколько добросовестны и надежны, порой даже самоотверженны, чистокровные индейцы. Метисов он считает вероломными, трусливыми и ленивыми. Впрочем, обобщать рискованно и несправедливо. Сам я думаю, что раса тут ни при чем: мой опыт говорит, что попадаются и хорошие и плохие метисы, как попадаются хорошие и плохие индейцы.
В числе наших людей были и индейцы и метисы; все без различия работали прекрасно. Возможно, они были не прочь немного полениться и сознательно «заблудиться», как уверял Андраде, чтобы тем самым продлить поход и заработать побольше, — но на такие вещи смотришь сквозь пальцы. Все они — были бедные люди; дневной заработок в нашей экспедиции представлял для них значительную сумму. За жалкие три кроны в день они с утра до вечера тащили на спине тридцать — сорок килограммов… Восьмичасовой рабочий день — для них понятие неизвестное! Как не понять после этого их маленькие хитрости, тем более что в их глазах каждый гринго богач! И они по-своему правы…
Итак, из «Лагеря зеленых лягушек» шестеро носильщиков пошли обратно в Пильяро. На прощание они обняли нас, перекрестили и благословили, даже поцеловали честно заработанные, но довольно грязные ассигнации. Двое пеонов — Давид и Даниель — остались. Это были симпатичные парни, не боящиеся тяжелой работы. Всем своим поведением они убедительно опровергали болтовню о пороках метисов. Давид оказался к тому же отличным поваром — желанное лицо в любой экспедиции!
Мы задержались на один день отдохнуть в «Лагере зеленых лягушек». Андраде отправился с лотком для промывки золота к реке, но не добыл ни крупинки. Я занялся — с большим успехом — сбором живых экспонатов; мне удалось, в частности, поймать полдюжины лягушек, неизвестных дотоле науке — или, во всяком случае, еще никем не описанных.
А на следующий день наш отряд снова выступил в поход. Мы искали путь к Серрос Льянганати, «золотой» горе. Во главе каравана шли Давид и Даниель. Они прорубали проход своими мачете соответственно указаниям Андраде. Мне приходилось и раньше иметь дело с труднопроходимой местностью, но ничего подобного я еще не видел. Деревья и камни поросли густым мхом, напоминавшим на ощупь мокрую губку. Хватаясь за сук или ствол, невозможно было заранее знать, не гнилой ли он; толстый ковер мха скрывал многочисленные углубления в почве. Невольно вспоминались мангровые заросли. Стволы и ветви протягивались во все стороны, словно извивающиеся змеи, образуя непролазный лабиринт.
Прорубиться сквозь этот заколдованный лес оказалось почти невозможным. Порой мы лезли точно обезьяны, на расстоянии одного-двух метров от земли, в других местах прокладывали туннели. Раз за разом наш отряд упирался в отвесную скользкую скалу, и приходилось искать обход. Два дня мы бились впустую: каждый новый маршрут оказывался тупиком. Все же спустя еще два дня упорнейших усилий мы выбрались из лабиринта и вскарабкались наконец на четвереньках, тяжело дыша, на высотку, с которой открывался изумительный вид.
На севере и северо-востоке возвышались вершины Серрос Льянганати, на востоке вырисовывались четкие силуэты многочисленных безымянных и неисследованных пиков. А еще дальше простиралось море джунглей, из которого, точно остров, торчал вулкан Сумако.
По расчетам Андраде, мы были недалеко от цели. Теперь предстояло отыскать описанные Вальверде ущелье и озеро — заветный тайник, где хранится клад.
И тут разразилось! Шесть дней и шесть ночей непрерывно лил дождь, все небо над Льянганати затянули холодные тучи, видимость была равна нулю. Я заболел: у меня начался жар, голова раскалывалась от боли, и каждый шаг стоил мне неимоверных усилий. Местность была почти непроходимой: глубокие ущелья сменялись скользкими отвесными скалами. В отдельные дни мы продвигались всего на несколько сот метров. Каким-то чудом никто не разбился насмерть, хотя мы то и дело летели кубарем в провалы и трещины, прикрытые сверху мхом и кустарником.
Животные попадались редко: здешние заросли явно были слишком густы для крупных млекопитающих. В первую неделю похода, как я уже говорил, мы ежедневно видели следы пумы, медведя, оленя, горного тапира, а порой наталкивались и на самих зверей.
Андраде Марин метко прозвал горного тапира «инженером джунглей». Он считает его неоценимым помощником путешественников: тропы и туннели тапиров безошибочно указывают надежный путь. В частности, тапиры умеют находить самый удобный проход через перевалы.
Теперь же мы оказались в местности, куда не заходили даже горные тапиры. Уже по одному этому можно судить, в какие дебри нас занесло. Правда, иногда нам попадались птички. Они совершенно не знали страха и с любопытством разглядывали нас, подпуская почти вплотную. Пернатые явно удивлялись необычным существам. Забавнее всего выглядели крохотные зеленые колибри, словно одетые в белые штанишки.
Если животный мир не отличался разнообразием, то тем богаче была растительность. Кругом цвели чудесные огромные орхидеи и другие прекрасные редкие цветы, которых мне нигде больше не приходилось видеть.
После недели непрерывных дождей выдалось несколько дней получше; ясная погода с утра позволяла нам кое-как ориентироваться. Андраде был доволен. Все совпадало с указаниями дерротеро, уверял он, оставалось пройти только каких-нибудь два-три километра, отделявших нас от определенного пункта… Только… Мы петляли и кружили, передвигались со скоростью улитки, а на третий день нам опять преградило путь глубокое ущелье с крутыми стенками. Попытались спуститься с помощью веревок; они оказались слишком короткими. Снова надо была искать обход! А обход грозил затянуться…
Наши запасы продовольствия сократились угрожающим образом, как ни старались мы экономить. Джордж Хоуден должен был сбросить нам пополнение. Мы ждали его во второй день нашего пребывания в «Лагере зеленых лягушек» на берегу Сан-Хосе, но ему не удалось отыскать нас.