Проведя три дня в Ла-Сиудад-де-Мадригаль, мы вернулись в Пасто и привезли туда змею, жаб и лягушек. Я бы охотно задержался еще, так как у меня было много заказов от зоопарков и музеев на новую Буфо, но съемки стояли на первом месте, и пришлось поспешить дальше.
Возвращались мы в Пасто тоже не без приключений, однако прибыли туда благополучно, хотя и основательно измотанные. А на следующее утро состоялось происшествие, с которого начинается данная глава. Хорошо хоть, что уборщица не обнаружила змеи, не то пришлось бы нам, чего доброго, выселяться из гостиницы.
Вы спросите, как удались съемки? Предоставляю слово Курту Вальгрену:
«Ослепительное утреннее солнце устремилось к зениту. Дома и улицы словно колеблются в жарком мареве. Многочисленные церкви дружно трезвонят, созывая прихожан. Однако человек, выходящий от лучшего (если верить дирекции гостиницы) фотографа в Пасто, ничего не замечает. Этот человек я, в руках у меня куски киноленты, такие черные, что лишь с большим трудом можно различить на них какие-то непонятные линии. Так выглядят пробы, по которым мы должны судить о результатах нашей первой многострадальной экспедиции в Анды.
Правда, в багаже, который отплыл заблаговременно на пароходе из Швеции в Колумбию, уложены, наряду с запасным съемочным аппаратом, также и несколько бутылок готового проявителя и закрепителя, однако нераспорядительность шведской фирмы привела к тому, что нам на первом этапе пришлось обходиться без этих столь важных деталей. Единственный выход — обратиться к содействию местных специалистов…
Еще накануне, рассматривая у входа в фотографию изображения почтенных граждан города Пасто, я начал испытывать некоторое сомнение. Оно только усилилось, когда щуплый небритый человечек в посеревшей от старости шляпе с обвислыми полями робко впустил меня в «ателье». Мы очутились в полутемной комнате. Одна стена была завешена грязной тряпкой, по-видимому служившей фоном при фотографировании. Всю аппаратуру составлял древний «Кодак» 6×9 да две фотолампы с самодельными картонными рефлекторами на длинных подставках, напоминающие увядшие лилии. Кругом висели давным-давно высохшие негативы, словно допотопная липучая лента для ловли мух. Нехитрая мебель — стол да стул — была завалена пожелтевшими отпечатками, старыми газетами и другим хламом. Фотограф провел меня за тряпку — в «лабораторию», загроможденную бутылками, побитыми ванночками и стеариновыми огарками. Впрочем, здесь было достаточно темно, чтобы проявить мои пробы, а остальное меня не интересовало.
Испуганный человечек заверил меня, что постарается точно соблюдать время проявления и температуру растворов, и обещал сделать все к завтрашнему утру.
И вот я держу в руках результаты его деятельности. Что же это такое? Неужели все наши усилия оказались впустую? Утомительные переходы по узким вьючным тропам вдоль крутых склонов, где каждый метр заснятой кинопленки связан с лишениями и опасностями; лазанье с уступа на уступ в поисках подходящей точки, чтобы возможно лучше показать величие ландшафта; летящие сверху на тропу камни, заставляющие лошадей испуганно шарахаться, а рядом — бездонная пропасть… Я вспоминаю глухие ущелья, где с узких уступов на тысячу метров вниз срывались бурные реки, вспоминаю огромные оползни на нашем пути. Немые зарницы по вечерам, ночные ливни, Пеньол, Поликарпу, Ла-Сиудад-де-Мадригаль… Глинобитные лачуги, заброшенные по воле случая в самые глухие уголки Анд. Поселенцев — сильных и выносливых, гордых и волевых потомков индейцев и конквистадоров…
Больше тысячи метров пленки засняли мы в первом походе. Сколько времени пройдет, прежде чем они попадут в лабораторию в Стокгольме! Но еще больше — пока нам сообщат о результатах: не так-то легко добраться до Пасто, не говоря уже о Пуэрто-Легизамо, куда мы отправляемся отсюда.
Итак, мне остается только возвратиться в гостиницу, оторвать еще пробы и надеяться на лучший результат.
Проявленные куски, которые на следующее утро предъявляет мне, робко улыбаясь, маленький фотограф, мало чем отличаются от предыдущих. Нет, не может быть, чтобы мы запороли все ленты! Будем надеяться, что недостающее снаряжение догонит нас самолетом в Пуэрто-Легизамо, и я сам смогу произвести проверку».
Как видите, Курт Вальгрен чувствовал себя не очень весело.
Зато для меня пребывание в Пасто оказалось более счастливым. Рано утром, когда я еще лежал в постели, с улицы донесся в номер знакомый писк. Неужели мне снится сон? Ведь так пищит только одно существо на свете — длинношерстый тапир! Сколько трудных походов совершил я в уединенные уголки Анд в поисках этого редкого животного! В конце концов мои усилия увенчались успехом, и нью-йоркский зоопарк «Бронкс» первым в мире получил горного тапира.
Да-да, это пищит тапир! Но каким образом… на улицах Пасто? Я выскочил наружу в одной пижаме. Представьте себе, мое удивление, когда я действительно увидел длинношерстого тапира! Поймавшие его индейцы искали покупателя, и я не замедлил заключить с ними сделку. Первый тапир, отправленный мною в Нью-Йорк, был самкой. Меня просили раздобыть самца — вот он тут как тут, с доставкой на дом!
Перед тем как покинуть Пасто, я передал тапира, жаб и удава на попечение моего друга в Попаяне. Он посадил первого в нью-йоркский самолет, отправил вторых в Гётеборг, а третьего, оставил у себя.
А мы продолжали путь в Амазонас.
12
ЛИНО И ЛАБАН — ДВА НОВЫХ ЧЛЕНА НАШЕЙ ЭКСПЕДИЦИИ
Начало следующего этапа нашего путешествия было не «слишком обнадеживающим. Нам предстояло спуститься по восточным склонам Анд на вместительном грузовике, а накануне выезда мы наблюдали похороны шофера, разбившегося на этом самом участке. Много несчастных случаев происходит здесь, особенно в дождливый сезон. Машины срываются в пропасти, обвалы и оползни погребают заживо людей и коней. Трудно найти другую дорогу, где бы стояло столько крестов.
В первый день нашего местами довольно опасного путешествия мы преодолели перевал на высоте 4000 метров и очутились в плодородной высокогорной долине Сибундой. Мы познакомились с местными индейцами, а также с двумя бородатыми монахами-капуцинами, учредившими школу и больницу для населения. Жители долины Сибундой — гордые и суровые люди, считающие себя потомками инков. Они любят яркие пончо, на шее носят огромные ожерелья из фарфоровых бус. Охотно путешествуют: я встречал их и в Боготе и в Кито. Сибундойцы известны, как искусные врачеватели; они торгуют высушенными растениями и другими лекарствами, а также амулетами.
Отсюда мы двинулись дальше в сторону Амазонас по бесконечно петляющей дороге, мимо устрашающих обрывов, через гнилые мостики… Погода стояла скверная, густой туман и проливной дождь лишь изредка сменялись ярким солнцем. Постепенно высокогорная растительность перешла в пышную субтропическую флору. Красивые древовидные папоротники стояли вперемешку с деревьями, увешанными яркими орхидеями. Все чаще стали попадаться пестрые, красочные птицы и бабочки.
Разумеется, кинокамера не оставалась бездеятельной во время нашей поездки, и я снова обращаюсь к записям Курта — они не менее выразительны, чем снятые им кадры:
«Исполинские горные хребты вздымают свои вершины над тучами, разрывая их на клочья острыми зубцами и принуждая скатываться вниз по страшным кручам. Обрывки туч собираются вместе и оплакивают свое заточение. Реки угадывают близкую свободу, набираются сил и вгрызаются в горные склоны, прорываясь на волю, к Амазонас.