Полюбив девушку и убедившись во взаимности, кофан просит ее руки у родителей. При этом он подносит им подарки. Если родители девушки согласны, они идут вместе с ней в дом будущего зятя, который задает по этому случаю роскошный трехдневный пир. Гости и хозяева выпивают огромное количество чичи, едят, пляшут и веселятся. Затем молодых оставляют вдвоем, пожелав счастья в супружеской жизни.
Когда молодой жене приходит время рожать, она переходит в небольшую хижину около дома. В роли акушерки выступает муж. Спустя две недели после рождения ребенка они возвращаются в дом.
Мертвых хоронят в бамбуковом гробу, недалеко от поселения. При этом мужчину облачают в его головной убор из перьев. Иногда дом, где произошла кончина, покидают. Куда попадает умерший, согласно поверьям кофанов, мне не удалось выяснить; сведения на этот счет отличались неопределенностью и противоречивостью.
Понятно, что все это мы не смогли показать в нашей картине. При нас никто не родился, не женился и не умер. Однако повседневная жизнь кофанов и без того давала богатый материал для съемок.
Кофаны — специалисты по изготовлению яда кураре для стрел. Мы сняли, как они собирают нужные лианы и затем добывают из них смертельный яд; получились очень интересные кадры. Ходили мы также с индейцами на охоту, видели, как они с помощью духовых трубок и копий убивают тапиров, диких свиней, обезьян и другую дичь. Вот когда мы убедились в устрашающей силе кураре! Маленькой стрелы, смоченной в темно-коричневой жидкости, было достаточно, чтобы убить кабана! Нас поразило искусство индейцев в обращении с духовыми трубками; меткость кофанов просто удивительна. Конечно, огнестрельное оружие — хорошая вещь, но духовая трубка для охоты лучше: ведь она бесшумна! Если я, скажем, обнаружу стадо обезьян и подстрелю одну, то остальные разбегутся. А индеец может скосить их всех, одну за другой, прежде чем они сообразят, что происходит.
Однажды по деревне прошла весть, что поблизости появился ягуар. Кофаны все как один отправились на охоту; пошли и мы.
Кофаны остро ненавидят ягуара. Он не прочь полакомиться при случае их охотничьими собаками, а иногда нападает и на людей, поэтому между кофанами и большой пятнистой кошкой идет непрекращающаяся война. Правда, для того чтобы выйти на поединок с ягуаром, имея лишь копья и духовые трубки, требуется немалое мужество, но индейцы обладают им в полной мере. Один из наших новых знакомых убил собственноручно тридцать ягуаров! Из клыков хищника делают красивые ожерелья, которые надевают в торжественных случаях, как ордена за храбрость и отвагу. Подобно тому, как у нас орденоносные господа с интересом и завистью присматриваются к ленточкам, украшающим фрак другого, так и кофаны внимательно изучают ожерелья друг друга, дающие повод к рассказам об увлекательных охотничьих приключениях.
Возвращаясь к нашей охоте, скажу сразу, что она не удалась. Не получилось увлекательных кадров, которые мы так предвкушали… Ягуар ушел на высоты вверх по реке, и там индейцы потеряли его след. Все же мы не вернулись совсем без дичи. Нам удалось добыть двух тапиров и несколько обезьян-ревунов; обезьянье мясо очень ценится не только индейцами, но и белыми, обитающими в Амазонас.
Случалось нам также ходить с индейцами на рыбную ловлю, и тут, при всей их ловкости, мы все-таки брали верх: у нас был динамит. Конечно, глушить рыбу динамитом запрещено даже в Амазонас, но мы получили «ради целей науки» разрешение властей прибегать к этому столь губительному способу, так как нам нужно было собрать возможно более полную коллекцию рыб из рек и озер на нашем пути. Правда, в коллекцию шла только небольшая часть улова. Остальное мы съедали вместе с индейцами, да еще оставалось достаточно, чтобы можно было накоптить впрок. Мало мест на свете может сравниться по богатству рыбой с Амазонас. Достаточно сказать, что здесь насчитывают около двух тысяч различных видов!
В сборе зоологического материала большую помощь оказывали мне индейские ребятишки. Маленькие искусные ловцы приносили всевозможных животных — черепах, ящериц, лягушек, улиток, насекомых и прочих тварей — и получали взамен зеркальца, рыболовные крючки, ножи, стеклянные бусы… До сих пор разобрана лишь малая часть собранной нами зоологической коллекции, но, во всяком случае, одна из находок, сделанных кофанскими мальчуганами, оказалась редкостью. Один американский исследователь, сотрудник естественно-исторического музея в Стэнфорде, просил меня попытаться найти маленьких древесных лягушек, о которых он как раз писал диссертацию. Сколько я ни искал, мне не удалось поймать ни одной. И вдруг в один прекрасный день индейский мальчуган приносит желанную находку — маленькое, невзрачное ярко-зеленое существо с огромными глазами. Это оказался единственный экземпляр, который мне удалось добыть за всю экспедицию. Но американец, лягушачий специалист, был очень доволен. «Твоя лягушка чрезвычайно интересна, представляет еще не известный вид, — написал он мне впоследствии. — Я как раз занят ее описанием. Думаю назвать «Филломедуса бломберги».
Кофаны живут в основном охотой и рыбной ловлей, но есть у них и небольшие поля с маниоком, чонтой, бананами и кукурузой. (Чонта — пальма, дающая питательные плоды.) С приездом нашего отряда в Санта-Роса-де-Сукумбио стало трудновато с питанием, а так как и наш собственный провиант был на исходе, мы решили отправить Хорхе на лодке с двумя индейцами в деревню Пуэрто-Оспина за пополнением. Хорхе обернулся в рекордный срок: возвратился уже через две недели. За это время он отпустил бороду и выглядел теперь настоящим конквистадором. Впрочем, я сомневаюсь, чтобы среди старых испанских завоевателей нашелся хоть один, который решился бы на то, что совершил Хорхе: увидев по дороге анаконду, он вступил с ней в единоборство!
Уже под вечер, поднимаясь вверх по реке Сан-Мигель, Хорхе разбил со своими спутниками лагерь на острове. Верный своей привычке, он пошел перед сном побродить с ружьем и… обнаружил анаконду. Она лежала в большой луже — здоровенная, метров на пять, на шесть. Хорхе поспешил срезать длинный шест с рогаткой и смело пошел на змею. И началась пляска!
Хорхе удалось захватить шею анаконды рогаткой и прижать ее голову ко дну. Змея, в свою очередь, пыталась опутать хвостом его ноги. Хорхе плясал по грязи, подпрыгивая высоко в воздух, и одновременно кричал что есть силы, чтобы дать знать индейцам. Но шест он держал крепко, как ни буйствовала анаконда.
Минута проходила за минутой, а индейцы не появлялись. Опасная игра затягивалась. Пять минут… десять… пятнадцать… Змея стала ослабевать. Дышать она не могла — ведь Хорхе не давал ей поднять голову над водой. Наконец анаконда окончательно выдохлась и перестала биться. Кончилась сумасшедшая пляска Хорхе…
Теперь надо было не зевать. Хорхе рассчитал, что анаконда не сразу опомнится, и побежал в лагерь за веревкой. Из лагеря он тут же помчался вместе с обоими индейцами; они не слышали его криков из-за шума реки. Анаконда лежала все на том же месте, и Хорхе удалось накинуть ей петлю на шею. Но индейцы не решались помочь ему: они насмерть перепугались и не хотели даже подходить близко. Кофаны, как и большинство индейцев, отважно бросаются на ягуара, но перед анакондой испытывают суеверный панический страх. Лишь с величайшей неохотой согласились они помочь Хорхе оттащить добычу в лагерь.
К тому времени успело уже стемнеть. Что делать с опасной добычей? У Хорхе не было ни мешка, ни ящика. «Придумаю что-нибудь завтра», — решил он. Хорхе устал, его клонило в сон; он повесил свой гамак и привязал к нему змею, рассчитав, что если анаконда попытается улепетнуть, то поневоле разбудит его. И надо сказать, что змея не жалела сил, стараясь освободиться. В ту ночь Хорхе так и не пришлось уснуть, да и индейцам тоже, хотя они улеглись в лодке. Спутники Хорхе не могли сомкнуть глаз от страха.