В поисках анаконды [с иллюстрациями]

Царила какая-то жуткая атмосфера, погода способствовала усилению мрачного колорита. Не успели мы войти под навес, как разразилась страшная гроза, захлестал сильный ливень. Мощный порыв ветра сломал высохшее дерево рядом с хижиной, и послышался такой грохот, словно оно обвалилось прямо на головы нам.

Мы сели в сторонке. Никто не обратил на нас внимания, за исключением кусачих муравьев. Было холодно и сыро. Мы обсуждали шепотом надежды на осуществление нашего замысла; дело в том, что мы захватили магнитофон, съемочные аппараты и магниевые лампы. При этом мы не спросили предварительно разрешения у вождя: боялись услышать отказ.

^{Хорхе увидел анаконду.}

^{Анаконда оборвала веревку и уплыла.}

^{Нередко мы везли лодку, а не она нас.}

^{Возвратившись из очередной экскурсии, мы разбираем свое снаряжение.}

^{Стоит перевернуть черепаху — и она беспомощна.}

^{Эта маленькая змея опаснее анаконды.}

^{Хриплые крики черных бакланов очень понравились нашему звукооператору Олле.}

^{Рыба, которую поймал Вильямисар, считается самой большой пресноводной рыбой на свете. Ее зовут пираруку.}

^{Пока мы ловим рыбу, Лабан хозяйничает на кухне.}

^{Даже в лесу можно встретиться с крокодилом.}

^{Анаконда мирно дремала на солнце, но мы нарушили ее покой.}

^{Гигантская змея недовольна, но нас оказалось слишком много.}

^{Снова в Льянганати!}

Я осторожно подозвал переводчика. Как он думает: можно нам будет снять несколько кадров и записать пение? Переводчик неуверенно покачал головой. «Может быть… а может быть, нет, — ответил он. — Во всяком случае, раньше полуночи лучше и не пытаться…»

Ожидание показалось нам очень долгим. Мы основательно продрогли. Мы воевали с муравьями и москитами, слушали монотонную прерывистую песню, и глаза неумолимо слипались.

Но вот опять подошел переводчик.

— Кто хочет пить яхе? — спросил он.

Разумеется, все! Однако следовало быть воздержанными, на случай если окажется возможным осуществить наши планы. Поэтому мы только чуть пригубили необычный напиток. Бурая жидкость оказалась такой горькой, что мы невольно скривились. У Торгни сразу схватило живот. Для меня вкус яхе не оказался новостью: я пробовал раньше тот же напиток у индейцев хибаро, охотников за головами, обитающих в Восточном Экуадоре (там он называется натéма). Тогда он вызвал у меня странные видения и галлюцинации.

Время тянулось мучительно медленно. Вот уже миновала полночь. Кое-кто из индейцев задремал в своем гамаке, но большинство продолжали пить яхе, курить, беседовать, смеяться, петь — в общем, вели себя, как захмелевшие люди. Было что-то гипнотическое в однообразной песне, которую исполняли глухие дрожащие голоса.

Час ночи. Два часа. Три. Четыре… Мы все больше волновались. «Рано», — отвечал переводчик на все наши вопросы. Олле уже успел пустить в ход звукозаписывающий аппарат, сначала потихоньку, потом открыто, и никто ничего не сказал. Но как со съемками?..

В половине пятого нам опять удалось зазвать к себе переводчика. Теперь мы были настроены решительно.

— Я спрошу вождя, — сказал он.

Прошло несколько волнующих секунд. Неужели отказ, неужели зря прождали всю ночь?.. Нет!

— Вождь разрешает, — прошептал переводчик.

Куда девалась наша сонливость!

Олле забегал кругом с магнием. Курт носился с киноаппаратом. Торгни едва поспевал тащить за ними батарею. Они напоминали мальчишек, играющих в поезд. Сам я делал снимки фотоаппаратом в те мгновения, когда останавливалась кинокамера.

Мы лихорадочно трудились, обливаясь потом. Магниевые лампы шипели и брызгали огнем, мы прыгали, приседали, нагибались в поисках лучших точек съемки, кричали, ругались и смеялись…