Клев действительно удался на славу. Рыбины, пойманные нами, поражали расцветкой. Казалось, их специально кто-то раскрасил. Бирюзовые и оранжевые, фиолетовые и перламутровые. Чаще всего попадались черно-белые в мелкую полоску. Виктор прозвал их «морскими зебрами».
Вернувшись в бунгало, мы решили угостить Амноя и его сынишку тем, что мы на первое время захватили из Бангкока. Еда была традиционная, походная, которую мы привыкли брать с собой в поезда и на пикники. На столе появились тарелки с холодной картошкой, жареной курицей, помидорами и огурцами, яйцами, сваренными вкрутую. Было у нас немного риса. Открыли бутылку виски и налили в три стакана — по четверти. Разбавлять виски было нечем, так что пили его «он зе рокс», то есть просто с кусками льда — «на скалах».
Амной притронулся только к рису.
— Не ем еду «фарангов», — сказал он, — не привык. Рис — другое дело. Рис — это наша пища. — Он ласково взглянул на Лючая, который за обе щеки без разбора уплетал все, что было на столе. — Пусть сынишка поест. Ему расти.
Вечером мы с Виктором пошли прогуляться по берегу. Стояла немыслимая темень. И если бы луна не проложила в море дорожки да в нескольких местах на пляже не светились костры, ориентироваться было бы не по чему. Вокруг костров группами сидели «фаранги». Они жарили на огне мясо и пили пиво прямо из банок. Приблизившись к одной из компаний, мы услышали голос, без сомнения принадлежавший мистеру Мюллеру, представителю крупной западногерманской фирмы. По делам службы с ним нередко приходилось сталкиваться.
— А! Какая встреча! — Мюллер поднялся. — Познакомьтесь, — обратился он к сидящим у костра, — наши русские господа.
Чувствовалось, что Мюллер изрядно выпил. Всегда чопорный и несловоохотливый, он на этот раз болтал без умолку, громко рассказывая смешные истории, анекдоты, сам же раскатисто смеялся и сильно жестикулировал, словно жонглер.
— Карачо поняль? — вдруг по-русски обратился Мюллер к нам.
— О! Да вы говорите на нашем языке? — удивились мы.
— Нет, два слов.
— Какие же еще?
— Яйки, матка, курка.
Три слова прозвучали словно гром, после которого воцарилась тягостная тишина. Не возникало сомнений, где, когда и в качестве кого он почерпнул такие «знания» русского языка. С Мюллера мгновенно слетела его веселость. Он сразу отрезвел. Мы встали.
Вспомнился фильм «Как вас теперь называть?».
Вот вы, оказывается, кто, мистер Мюллер, представитель известной западногерманской фирмы. Да-а! А может быть, вы вовсе и не Мюллер?!
…Прошел уик-энд. Запущены сто шестьдесят лошадей, затаенных под широким капотом серебристо-голубого «мустанга». Впереди обратный путь в Бангкок.
«Антиквары»
Много, очень много в Таиланде интересных исторических мест, памятников старины, хранящих на себе пыль не одного тысячелетия. Археологи постоянно ведут раскопки, обнаруживая все новые и новые ценности, открывая тем самым пожелтевшие страницы древней истории страны.
Далеко не все находки ученых становятся достоянием государства. Только незначительная часть их попадает в музеи, галереи, храмы. С чувством вполне понятного сожаления говорят тайцы о том, что антикварные вещи зачастую исчезают. Их вывозят… за границу. В последнее время появился даже термин «воры-антиквары» — лица, Специализирующиеся на контрабанде предметами старины. Торговля стариной — дело прибыльное. В Европе и Америке охотно вкладывают в него большие капиталы. Ведь чем дальше, тем стоимость этих «товаров» повышается в цене.
В провинции Канчанабури найдены бесценные погребальницы неолитического периода. В Пимае, некогда построенном кхмерами-завоевателями за сто лет до знаменитого вата Ангкор, бережно охраняются остатки изумительных по красоте башен с тщательно вырезанными по камню галереями. В древней таиландской столице — городе Сукотай гибнут, подвергаясь разрушительной силе природы и времени, сооружения, относящиеся к золотому веку сиамского искусства.
Трудятся ученые-археологи, ведут поиски по всей стране, находят золотые изображения Будды, золотые монеты, чаши, кувшины, старинное оружие, предметы домашнего обихода предков, некогда населявших территорию нынешнего Таиланда. Сокровища поистине бесценные.
Во сколько же миллионов бат можно оценить те антикварные вещи, которые ежегодно вывозятся контрабандой за пределы Таиланда? На этот вопрос ответить, пожалуй, не возьмется никто. А вот на вопрос о том, как, через какие каналы исчезает старина, мне дал разъяснение служащий бангкокской таможни.
— Сомбун, — представился моложавый таец лет сорока и сложил ладони в традиционном приветствии. — Савади крап, здравствуйте.
Я тоже приветствовал его, поднеся плотно сложенные ладони к подбородку: «Савади крап».
— Как исчезает старина? Да очень просто. Во-первых, через магазины антикварных вещей. Их десятки, сотни в одном только Бангкоке. Так вот, приходит себе «фаранг» в одну из таких лавчонок, где у него уже установлен контакт с хозяином, и приобретает из-под прилавка какую-нибудь уникальную вещицу за несколько сотен бат. А ее реальная цена исчисляется, может быть, тысячами.
— Но ведь чтобы провезти такой товар через границу, нужно получить специальное разрешение департамента изящных искусств, — возразил я.
— Верно, — кивнул Сомбун. — Но в большинстве случаев «фаранг» раскошеливается еще на круглую сумму, а антиквар любезно соглашается переправить купленную вещь в любую точку земного шара, которую назовет клиент. Как? Это дело антиквара. Мы задерживаем много контрабанды, но еще больше ускользает. Путей достаточно.
Так реликвии древнего Сиама превращаются в украшения домашних коллекций иностранцев.
Оказалось, что подобного рода незаконной деятельностью занимаются даже студенты, отправляющиеся на учебу за рубеж. Почти все они, по словам Сомбуна, прихватывают с собой в качестве талисманов золотые изображения Будды. Но почему-то редко кто из них привозит свои талисманы обратно.
— А что говорить о дипломатических вализах, освобожденных от таможенного досмотра, или об американских военных самолетах… — Сомбун развел руками. — Крадут. Вывозят старину.
Да, старина — ходовой товар. Раз есть возможность сбывать антикварные вещи, поставлять их за границу, то и контрабандисты-поставщики не сидят сложа руки. Они трудятся. Трудятся в поте лица. По всей стране действуют банды мародеров. Они буквально под гребенку прочесывают провинции и везут свои «находки» в столицу. Безжалостно откалываются головы статуй Будды, варварски сдирается золото со стен храмов, под ворота и двери ватов закладывается динамит. В таиландских провинциях такого рода деятельность не представляет особого труда. Здесь в отличие от Европы не существует новейшей сигнализации, электронных устройств, телекамер, ультразвуковых и лазерных установок. Здесь нет даже обычных сторожей. Многие пагоды, храмы, разбросанные в джунглях, не охраняются.
Не так давно таиландские археологи, производя раскопки в одной отдаленной провинции, натолкнулись на огромный клад бронзовых предметов. Пока докладывали о находке по начальству, пока на место прибыл представитель департамента изящных искусств, клада и след простыл. Бронза пропала. Ее украли.
Несколько лет назад департамент изящных искусств снарядил экспедицию в провинцию Бурирам. Наученные горьким опытом, власти на этот раз заранее включили в группу своего эксперта. Членам экспедиции несказанно повезло. Был обнаружен уникальный дворец «Маунт Пном Аунг». Фотографии дворца, фрагментов исключительной резьбы по камню, деталей лепки, найденных в нем предметов были незамедлительно напечатаны в красочном бюллетене департамента. Вооружившись этим бюллетенем, как путеводителем по дворцу, шайка бандитов проникла в «Маунт Пном Аунг». Взрывчатка помогла им разрушить стены. Куски орнамента вскоре появились в Бангкоке, а позднее и за границей. В Сан-Франциско перекочевала резная перемычка главного входа. Переговоры о ее возвращении до сих пор безрезультатно идут с американским миллионером, украсившим перемычкой каминную в своей загородной резиденции.