Эти горькие параллели в наших жизнях уводили меня куда-то, и, вернувшись из Бит-Хесси, я понял куда: я должен вмешаться в династические дела Храгонов, искупить свое прошлое настоящим Сорема, захватить власть и пользоваться ею. А сделать это у меня есть веская причина: я найду ту, что охотилась за мной в болотном городе, – белую ведьму в ее хитро сплетенной паутине – и уничтожу ее.
Мы сидели, и я коротко рассказал Сорему, что случилось со мной с той ночи на Поле Льва. Он внимательно слушал и не делал замечаний. Я не расписывал красот Бит-Хесси, не говорил об Уастис или об образе моего отца, появившемся из круга на полу гробницы, но я дал ему прочувствовать ужас и тьму, и страстную веру хессеков в то, что я – их мессия, Шайтхун-Кем.
– Цитадель присягнула Сорему, – сказал я. – Это пять тысяч человек. А по моему слову, несмотря на все, что я там натворил, даже несмотря на мое бегство, Бит-Хесси присягнет Вазкору. Как ты думаешь, сколько боеспособных мужчин найдется в Крысиной норе?
– Во имя Пламени! Не одних только мужчин, Вазкор. Ты же видел их. Пойдут сражаться и женщины, и дети. Это мой отец Храгон-Дат запретил им носить ножи, так как все время ходили слухи о волнениях и пророчествующих вождях на болоте. Они все равно найдут способ перехитрить закон. Для ровного счета я бы сказал – семь тысяч или восемь, если будут сражаться их старики и совсем молодые. А кроме того, за мессию поднимутся рабы в Бар-Айбитни. – Он заглянул мне в глаза и сказал холодно:
– Не собираешься ли ты повернуть их против меня, Вазкор? Они ведь не пойдут помогать масрийцам.
– Они помогут тебе, – сказал я, – не подозревая об этом. Выслушай меня, потом возражай.
Я изложил ему свой план под неподходящий аккомпанемент любовной песни, исполняемой каким-то джердиером за три двора от нашего.
Это была длинная ночь, посвященная выработке стратегии и вину, которое мы пили, заполняя паузы в разговорах. Пришел Яшлом, помощник Сорема, капитан, вместе с которым он воевал. Раз или два они спасли друг другу жизни, и в основном за это друг другу нравились. Яшлом был молодым человеком, младшим отпрыском масрийской аристократической семьи, серьезным и сообразительным, с очень крепкими руками. Позвали еще двух командиров джердов, которые стали друзьями Сорема, хотя долг призывал их избегать этого: Бэйлгара из джерда Щита (названного по воинскому знаку отличия, который они завоевали в прошлом) и Дашема, который первым объявил себя сторонником Сорема, когда весть о предательстве Баснурмона достигла Цитадели. Они не сразу мне поверили, и нельзя их было за это винить. Особенно убедительными для них оказались события на Поле Льва. Остальных командиров джердов Сорем намеревался утром собрать на совет, и на этом мы разошлись незадолго до восхода солнца.
Я спал мало – слишком многое теснилось в мыслях, чтобы уснуть, и когда в молельных башнях города зазвучали утренние гимны, я встал и принялся мерить шагами комнату, которую мне отвели, еще раз все обдумывая. Кроме пяти джердов в Цитадели, насчитывавших до пяти тысяч человек, в Небесном городе находились еще три Императорских джерда – исключительно для защиты императора. Вдобавок девять джердов охраняли границы империи, Тинзен и восточные провинции и, вызванные в Бар-Айбитни, форсированным маршем могли добраться сюда за два месяца, а то и раньше. Наши шансы были невелики, но если в горшок заговора добавить Бит-Хесси, похлебка станет очень острой.
Мой замысел состоял в следующем: отдать себя в залог Крысиной норе, подбить их сбросить масрийских угнетателей, затем разузнать, каковы их планы, их силы и час, который они выберут, чтобы нанести удар. Восемь тысяч хессеков, буйствующих в религиозном безумии, могли обеспечить две вещи. Во-первых, застигнутый врасплох император должен будет вплотную заняться ликвидацией беспорядков, его джерды будут полностью заняты, и военный режим Небесного города и Малинового дворца погрузится в хаос. Во-вторых, разгневанный Бар-Айбитни возложит вину за восстание на Храгон-Дата и его наследника Баснурмона, так как они оба известны тем, что вводят законы и налоги, которые превращают хессеков в изгнанников. Трех джердов императора будет недостаточно, чтобы подавить восстание: всем известно их пренебрежение своими обязанностями. Если восстанию будет позволено развиться и пострадают богатые купцы и жители Пальмового квартала, Храгон-Дат и его преемник не смогут рассчитывать на снисхождение своих подданных. В этот момент Сорем, выехав из Цитадели во главе своих джердов, спасет метрополию от хессекской угрозы. Пять джердов – на лошадях, в доспехах, вооруженные масрийскими арбалетами и длинными мечами, хорошо вымуштрованные, готовые к отпору, – достойно встретят полуголодную толпу с болота с духовыми трубками и кремнями. Симпатия и одобрение, как маятник, качнутся в сторону Сорема, и после подавления восстания будет открыт путь к низложению императора Храгон-Дата и возвышению Сорема. Как сказал сам Сорем, весь город знал, что и с мужской и с женской стороны он королевской крови.
Таким путем я собирался помочь Сорему не потому, что он мне нравился, хотя он действительно мне нравился, но потому, что для себя я предвидел возможность временно обладать властью, и достичь этого можно было благодаря ему. Если я в этой кампании стану ему братом, то потом вполне смогу выбрать себе положение по своим заслугам, без магии и уловок. Кусок Масрийской империи был бы неплохим призом. Это доказывала даже та ее малая часть, которую я увидел. Несмотря на то что она стала сонной и ленивой, два человека, молодые и умные, могли бы в ней все изменить. У меня были какие-то смутные мечты о завоеваниях, возможно, наследство отца: он пытался создать империю, но едва сложив ее, потерял из-за предательства придворных. Я, лишенный королевских прав, принадлежавших мне по рождению, имел некоторое право на свой кусок. И более всего я был одержим идеей стереть с лица земли грязь и вонь Старого Хессека и показать ведьме, которая управляла ими, что я могу нанести ей поражение. Она хотела, чтобы они со своими верованиями съели меня живьем, она надеялась, что я буду сопротивляться им и погибну. Я не сомневался: она знала, что я чуть не запутался в паутине, и с нетерпением ждала, в своем тайнике, похоронных вестей обо мне. Но я разочаровал ее, я освободился. В другой раз ей не придется рассчитывать на мое желание отправиться в западню.
Ей предстоит умереть вместе с этими подонками, если она в Бар-Айбитни, или спустя какое-то время, если она где-нибудь в другом месте. Я хорошо помнил, как – ирония судьбы! – отправил хессеков на ее поиски: либо она держала их в неведении, либо они мне лгали. Я должен быть осторожен со своей Силой, так как она стала маяком для нее. Она питалась ею и использовала ее против меня. Именно поэтому я и обратился к солдатам, оружию из железа, к обычным человеческим уловкам. Но я покончу с ней так или иначе. И тогда я мог бы стать принцем масрийцев и взять все, в чем она мне отказала, – и это тоже будет моей местью.
А о крысах Крысиной норы я нисколько не беспокоился, как и об утопающем в роскоши населении Бар-Айбитни, которому скоро предстояло испытать на себе крысиные укусы. Нельзя играть в войну, если беспокоишься о мертвых. Смерть – удел человеческий, он выпадает рано или поздно. Чтобы я мог получить то, чего хочу, он выпадет сейчас. Как говорят масрийцы, только тот, кто живет в сахарнице, думает, что мир сделан из леденцов.
Наш совет был коротким и толковым. Они были сообразительные люди. Самому старшему, Бэйлгару, было чуть за тридцать, и он еще не закостенел в своих взглядах. Я также думаю, что они видели, что Бар-Айбитни загнил, что армия задыхается в своих казармах, а в состоянии готовности ее поддерживают лишь незначительные случайные стычки на границах.