В полумиле от скалы сквозь кроны деревьев замаячило что-то бледное. Тропинка, петляя, вывела нас к овальному, как монета, озеру, на берегу которого в сиянии замерзшей воды стоял необычный высокий дом – три этажа, расположенные террасами, фасад украшали колонны, а окна витражи – миниатюрный особняк Потерянной Расы прямо из Каиниума, но не в руинах.
– Что это? – спросил я. – Вы все-таки приводите сюда людей, чтобы они трудились для вас?
– Нет, – сказала она. – На острове есть несколько таких небольших дворцов и мраморный город на склонах горы. Они были почти разрушены, но лекторрас восстановили их.
– Не представляю вас, леди, и ваших приятелей-богов в роли каменщиков с мастерками в руках, на лесах и у подъемников. Между виллой и берегом озера лежали булыжники. Вдруг шесть или семь из них взлетели вверх как вспугнутые голуби и, запрыгав через замерзшую поверхность, со звоном бьющегося стекла шлепнулись на искрящийся лед. Она сказала:
– Сила разума и энергия Силы могут поднять камни, так же они могут поднять мраморные блоки. Правда, люди с континента давали нам советы, по крайней мере, говорили с Карраказ. Но мы не нанимали рабочих и не понуждали рабов. За эту помощь мы платили иногда золотом, которого в изобилии в этом городе, иногда это был скромный обмен: дикий мед, фрукты, молочный сыр от наших коз.
– А теперь я должен представить, что ты доишь козу.
– Да, я дою козу, – сказала она. – И я научилась околдовывать пчел, чтобы они не жалили, когда мне надо взять у них немного меда.
– Местная ведьма-молочница, – я не поверил ее рассказу, по крайней мере, не всему. Белая вилла требовала огромной Силы, чтобы привести ее в порядок только при помощи разума. Такой ментальной мощи в лекторрас не наблюдалось. Эти колонны – я мог бы их поднять, если бы мой мозг использовали в этих играх в каменщиков. Но те не могли, может, за исключением самой Карраказ или этой девушки – ее дочери.
Я сказал:
– Я много путешествовал и мало отдыхал. Можно ли в твоем дворце прервать наше путешествие хотя бы на час?
– Да, – сказала она, улыбаясь. Интересно, заметила ли она, к чему я в действительности клоню, предлагая ей передохнуть, и означает ли это, что она согласна.
Около крыльца росли голые деревья. Двустворчатые двери открывались поворотом железного кольца. Дом был такой, каким должен был быть века назад или гораздо ближе, по капризу Карраказ или лекторрас.
В передней вдоль стен стояли красные колонны. Колонны в холле были зеленые и тонкие, изогнутые так, чтобы напоминать стебли огромных цветов, сами же алые цветы раскрывались под плоским потолком ясно-голубого цвета летнего неба. Потолок был искусно разрисован облаками и, казалось, что вот-вот они поплывут. Экраны из слоновой кости стояли около красных мраморных стен с единственным огромным окном, расположенном в дальнем конце зала. Его освинцованные витражные стекла – красные, голубые, зеленые, фиолетовые – пропускали фантастический свет.
На галерею второго этажа вела лестница: ее балюстрада из слоновой кости была инкрустирована золотом, а небольшие ступеньки сделаны из белого мрамора. В центре комнаты в вазе из зеленого нефрита росло апельсиновое дерево, густо усеянное цветами и золотистыми фруктами – некая фантазия лекторрас, без сомнения, чтобы перехитрить природу. Апельсиновый запах, наполнявший зал, был ненатурально слабым. Я подумал о системе горячих труб в Эшкореке и понял, что подобная конструкция, должно быть, использовалась и на этой вилле, хотя и не было рабов, чтобы обслуживать ее. (Время от времени я ощущал обширное, хотя и чутко контролируемое использование Силы, чему я в какой-то мере завидовал, все еще чувствуя себя немного неловко. Чтобы показать все эти богатства, Рессаверн зажгла силой своего взгляда свечи в серебряных и золотых подсвечниках. Я все еще приходил в волнение, когда видел, что моими способностями так свободно владеет другой.) В комнате стояла эбонитовая кушетка в форме львицы и кресла из слоновой кости в форме ее подкрадывающихся детенышей. Вся эта мебель так же, как и пол с подогревом, была покрыта белоснежными мехами и покрывалами.
– Ты, должно быть, часто охотишься, – сказал я.
– Никогда, – произнесла она. – Мы берем шкуры тех зверей, которые умирают естественной смертью, или волнистую шерсть животных. – Она странно взглянула на меня и сказала:
– Но ты охотился часто, и тебе этого не понять. А теперь можно предложить тебе немного пищи и вина?
Жилище – должно быть, ее – было готово для приема гостей. Но для кого здесь еда? Может, несмотря на хвастовство Мазлека в гостинице, кто-то из лекторрас все еще нуждается в том, чтобы набивать живот?
– Мне не надо ни вина, ни пищи, леди, – сказал я. – Я питаюсь воздухом, как и полагается, если верить слухам, любому волшебнику.
– Мне тоже так говорили, – произнесла она.
Свечи горели ярко. Я снял сумку со спрятанной в ней маской и опустил ее на стул-львенка. Она пристально смотрела на меня, и ее лицо заострилось от голода одиночества, будто она заметила вдалеке убежище, которого никогда не могла достичь. Я подумал: «Ей девятнадцать, но, возможно, она никогда не знала мужчину, никогда не встречала такого, кого пожелала бы, и никто не осмелился заставить ее».
Хотя и тогда я еще не мог быть уверен, хотела ли она лечь со мной в постель, или это было какое-то древнее желание, или страх в ее сердце. Потому что она, к тому же, выглядела испуганной.
Я подошел к ней ближе и коснулся руками завязки ее черной накидки.
Она не остановила меня, но только продолжала смотреть мне прямо в лицо. Что же до меня, то мои глаза были прикованы к этой кружевной завязке, а сам я для безопасности нес всякую чушь.
– Этот великолепный дворец для твоих Потерянных из Каиниума был всего лишь скромным загородным домом. Однажды я видел их подземную дорогу, покрытую драгоценными камнями и металлом, а свод над ней был высок как небо. Они называли эту дорогу Путь червя. А этот дворец они, вероятно, назвали бы Голубятня или Хижина. Подходящее жилище для ведьмочки, которая доит коз и собирает фрукты своими белыми ручками. – При этом я взял ее за руку, предвидя, что между нами снова проскользит электрический разряд, как это было в первый раз. Но теперь он только зажег нас. Только искорки нервов пробежали по моей коже, когда я коснулся ее. – Ну, – сказал я. Накидка соскользнула. На Рессаверн оказалось голубое платье, голубое как потолок, ее белизна сияла из-под него. Ее тело казалось огнем, пытающимся прожечь эту одежду, чтобы достичь меня.
Но тут она отдернула руку прочь.
– Зерван, – сказала она, – сын Вазкора…
– Не надо имен, – произнес я. – Не надо больше имен, Ресса. Ты вела меня сюда, и я охотно шел за тобой.
– Я не имела в виду… и не думала…
– Так подумай сейчас. Обо мне.
– Карраказ, – сказала она.
– Пусть она подождет. До завтра. Я забыл о ней, как она намеренно забыла обо мне.
– Но… – начала она.
– Тише, – сказал я.
Ее взгляд поплыл, рот, даже сейчас пытающийся говорить, слился с моим, еще до того как смог найти нужные слова, в горячем поцелуе. Ее тело прильнуло ко мне. Плечи освободились от голубой води платья. Из одежды к моим рукам поднялись груди, каждая с алой звездочкой огня, ставшей осью моих ладоней. Она отвернула голову и тихо попыталась сказать, что так не должно быть. Но ее руки уже ласкали мою спину, и она прильнула ко мне, как будто мир рушился, и остался только я, чтобы спасти ее.
Я прижал ее к себе, и мы упали на гору мехов. Где бы ни соприкасались наши тела, огонь пронизывал нашу плоть. «Это новое ощущение», – подумал я, но эта мысль тут же выгорела из моего черепа. Платье как бы само звало меня освободить от него ее прекрасное тело. Ее ноги были прохладные и гладкие, но внутри их пылал огонь. Серебристый пушок внизу ее живота не был похож на человеческий, как и никакая другая часть ее распростертого тела, лежащего передо мной в свете свечей, как груда белого снега с рубиновым пятном рта, двумя алыми звездами на грудях и розовой пещерой во льду. Она не была девственницей, однако, как у какой-нибудь молодой богини в легендах, ее невинность, казалось, вернулась к ней специально для меня. Но она, похоже, была искушенной.