Мне не нужно было оборачиваться, чтобы узнать этот голос, но я обернулся и нашел ее совсем рядом, так близко, что можно было вновь обнять ее.
– Вначале, чтобы обмануть тебя, я воспользовалась именем моей матери. Младшие лекторрас знают меня только под этим именем, а у людей с континента я вычеркнула свой образ из памяти, чтобы они не грустили обо мне, когда я покину остров. Мазлек, Солор, Динал – они знают меня и знают, кто я, и служили бы тебе, как мне.
Я потянулся к ней, пристально глядя на нее, но пелена все больше застилала мне глаза.
Мне следовало подумать об этом раньше. О том, что самообновляющаяся плоть Потерянной Расы, на которой не оставалось ни пятен, ни шрамов, не имеет ни возраста, ни морщин. О том, что сорок лет или больше не испортят ее кожу и тело, и что она будет всегда выглядеть девятнадцатилетней, как она и выглядела. Я должен был бы прочитать в ее глазах сходство между нами, понять правду по тому, как она отстранялась от меня, по ее рыданиям. Моя Рессаверн не сестра мне. Эта женщина, которую я любил, с которой я переспал, была Карраказ. Моя мать.
Она в точности предвидела все, что случится. Я слишком долго находился среди людей, чтобы отречься от их морали. Даже любовь с единоутробной сестрой была бы меньшим грехом, чем это. Нравы, среди которых я вырос, оставили в моем сознании свой отпечаток. Змея укусила себя за хвост.
Мое мужское естество ссохлось. Тогда мне показалось, что никогда снова я не смогу лечь с женщиной без того, чтобы призрак случившегося не напоминал мне о моем позоре. И никогда снова я не смогу идти, как равный, среди мужчин, потому что на моем лбу будет гореть клеймо позора. Возможно, с самого начала я был отмечен этим, потому что мне вдруг вспомнилось, как Чула упрекала меня тем, что я лежал на Тафре, и, возможно, грязный рот Чулы в тот момент пророчествовал.
Значит, мне на роду было написано переспать с этой колдуньей. Это было жестоко. Она не хотела этого, нет, но предвидела, что так случится. В незнании я забрел в ловушку.
Я покинул ее и ее гору. Я ни слова не сказал ей, просто не мог заставить себя. Я позорно бежал с того места, потеряв все свои способности.
Я не пошел по океану к берегу, а поплыл и, чуть не утонув, выполз на берег, отплевываясь соленой водой и пытаясь вместе с ней выплюнуть мое отвращение к себе.
В этих лихорадочных действиях я старался похоронить самое ужасное отчаяние, существующее на свете. Многие месяцы я старался похоронить его. Она никогда не была мне матерью и никогда не будет ею. Моя мать была Тафра, а Карраказ – когда-то мой враг, теперь только женщина. Красивая женщина, конец света, сердце жизни, эти фразы произносятся, как пустой звук, но никогда не достигают души, потому что там они не нужны. Тем не менее я ее любил. Эта любовь была горой на моих плечах, клеймом уголовника на моем лбу. Я любил ее, мой грех и мой стыд.
Глава 3
Я направился в глубь континента и путешествовал от города к городу по западным землям. Иногда я лечил больного, но редко. Как бог или колдун я не скопил ничего; то, что я делал, я делал из жалости, чтобы облегчить мою вину, как предсказывал мне Гайст. Я мог бы быть благодарен Гайсту, с которым разговаривал в тех краснокрыших городах. Мне не запомнились никакие знакомства. В одном городе мне повстречалась женщина, бежавшая за мной три мили по дороге. В конце концов, я все же оставался достаточно сильным мужчиной, несмотря на бремя моего греха.
Больше мне никогда не снился Вазкор. Та темная тень полностью покинула меня. Тень костра, отражение пламени на стене. Как мало я тогда принимал во внимание сам костер!
О ней я никогда не думал. Мой ум был закрыт для нее. Мне осталось только память о той ошибке. Здесь была самая странная часть всего, что произошло, потому что, хотя чувство греха вызывало у меня отвращение, я не мог даже теперь считать ее виновной.
Только природа изредка возвращала ее ко мне. Звук волн, бьющихся о безлюдный, холодный берег, луна, пробивающаяся сквозь пелену облаков, лесная птица, кричащая перед рассветом, весна, которая, в конце концов, разлилась по земле.
Со временем волна весны достигла и материка, где я в терзаниях спрятался от мира. Дикие фруктовые деревья в долине у полуразрушенной хижины, что приютила меня, буйна покрылись белым и зеленым, какими они стали теперь и в долине горы-острова, и я не мог больше продолжать свою медленную смерть, которая звалась жизнью.
Мне нужен был совет, который только она могла дать мне. Она и я, боги знают, сколько еще продлится наше существование на этой земле. Будут сменяться времена года, и империи, и века, а мы останемся неизменными. Она – на своем острове, или куда там забредет, и я, скитающийся по дорогам, не пересекающим ее пути, у которого нет ни народа, ни дома, ни страны, ни родины. Боже милостивый, она только родила меня, но не она вскормила и не у нее на глазах я вырос. Она ничему меня не учила и никогда не знала меня, кроме как любовником, вернувшимся к ней.
Я видел, что в деревнях иногда случается любовь между родителем и его ребенком. Говорят, в результате этого рождаются слабоумные, ибо любая слабость при таком близком родстве усиливается. Но у нее и у меня не было слабости. Если мы размножимся, то Сила сольется с Силой. Мои сыновья также будут и моими братьями, но сыновья с Силой, чтобы летать в небесах и бежать через моря. Ее раса начнется снова, и двое поведут ее, двое без предрассудков, прошедших сквозь огонь и понявших свое назначение.
Я никогда даже не мечтал, что мечта о ней утешит меня.
Пять месяцев я пытался убежать от себя, но я не изменился. Стыд прошел и больше не появлялся. Я справился с этим. Жернов на моей шее потерял вес. Кровосмешение между Хвенит и Квефом казалось такой малостью перед лицом смерти, а наша еще меньше перед лицом вечности. Я снова пошел к Белой горе, и увидел ее лик в океане с чувством возвращения домой, которого никогда не испытывал прежде. Затем, как ребенок, я подумал, что может быть она ушла, бросив своих лекторрас, с плохой памятью обо мне, отправилась в путешествие в какой-нибудь маске, которую даже моя Сила не сможет разгадать.
При этом я понял наверняка, что не должен потерять ее, потому что земля не земля, если рядом с тобой нет какого-нибудь источника света, а она была моим светом.
Затем, взглянув вверх, я заметил ее на тропинке между скал надо мной, я не мог больше идти против себя.
Мне ничего не надо было объяснять ей. Она все поняла сама. Ее мудрость и спокойствие останавливали все извинения и объяснения. Там, где она стоит, голубое небо, голубая горная вершина за ней, голубое платье на ней, оставлявшее обнаженными ее белые девичьи плечи и тонкие сильные руки. Там, где она стоит, находится конец этого хаоса, горизонт пустыни, за которым открывается другая земля.
Никто не будет мне судьей, кроме нее. Никто другой не знает мою жизнь. Наконец, она моя, и теперь она не отрицает меня, потому что я больше не изгнанник судьбы, которая связывает нас. Я вижу ее стоящей передо мной – и это последний драгоценный камень в круге, в который замкнулся наш путь до того, как мы родились.
Поклоняемся мы им или отрицаем их, в конце концов мы все в руках богов.