Тит спросил:
— Много ли нам осталось, Уйба?
Уйба оглядел черное только что поднятое ленивыми сохами поле и засмеялся. Казацкая душа никогда не была благосклонна к тяжелому земледельческому труду — он за долгую батрацкую жизнь свою имел много случаев убедиться в этом. Молодой хозяин вырос на его глазах, и он не мог не пожалеть его.
— Немного, — отвечал он. — Ступай домой, если хочешь. Я справлюсь один.
Тит отказался.
— Нет, кончим вместе. Дай отдохнуть.
Он перевернулся на Спину, дожидаясь, когда остынет чай. Уйба отправился наливать себе новую кружку.
— О, тогда нынче кончим, — сказал он. — отдыхай.
Он сел на корточки близ костра и снова углубился в глотание кипятка. Иногда он подбрасывал в рот мелкие кусочки сахару, лежавшие перед ним в расшитом кисете. Уйба был истым представителем своего племени: он не пил водки, не курил табаку, но раскаленным чаем упивался до дикой тяжести в животе.
И он смотрел с легким презрением на юношу, ждавшего, когда сойдет с напитка его огненная прелесть.
— Русские не умеют пить чай, — сказал он, выплескивая последние капли в рот и дожевывая сахар, — а он горячее водки, которую они любят.
Тит лениво оглянулся. Мысли его все еще сплетались со сном. Он спросил:
— Уйба, знаешь ли ты степи? Бывал ли ты на Бухарской стороне?
Киргиз усмехнулся и встал, точно для того, чтобы отряхнуть с себя брызги павшего на него оскорбления.
— Что ж ты думаешь, люди родятся джетаками[5]? — воскликнул он с горечью. — Уйба никогда не был ничем иным? О, нет! Уйба гонял свои стада от Мугоджар до Барабы! Уйба считал до пятисот голов в одних табунах, а баранам он не знал счету! Уйба был первым в своем роде. Уйбе ли не знать степей?
Он рассмеялся, и Тит с удивлением глядел на батрака. Он не видывал Уйбы таким еще никогда, может быть, потому, что не приходилось ему спрашивать у него о прошлом, может быть, потому, что Уйба не считал еще нужным держаться с казачонком как с взрослым.
Тит приподнялся на локтях и промолвил:
— Вот как! Ты был богат, Уйба?
У него не было повода подозревать батрака в хвастовстве, но и для того, чтобы верить в неприкрашенную правдивость его слов, нужно было собраться с духом.
Казаки не считают киргизов равными; батраки же в их семьях рассматриваются почти как рабы. Немудрено, если Титу понадобилось время, чтобы усвоить себе новый взгляд на работника, служившего ему безропотно с тех пор, как он помнил себя.
— Ты был богат, Уйба? — повторил он дважды.
Уйба вздохнул и, отвернувшись, долго стоял так, задумчиво глядя в синие океаны степей, лежавшие за Уралом. Только когда в третий раз задумчиво повторил свой вопрос молодой хозяин, он присел возле него на корточки и ответил;
— О, да, я был богат, Тит! Последний коян[6] наслал в степи джут[7], какого никто не помнил. В одну неделю я потерял все, что у меня было… И я не один стал джетаком после этого джута… Знаешь ты, что такое джут в степи?
— Знаю, — ответил Тит и с жалостью взглянул на киргиза. Вдруг веселая и страшная мысль мелькнула у него. Он пододвинулся к батраку и, положив теплую руку свою на его колено, прошептал: — Ах, Уйба! Никто не уйдет от судьбы. Ни ты, ни я. Кто знает, что еще ждет тебя впереди. Скажи, ты хорошо знаешь степь?
— Ах, Уйба! Никто не уйдет от судьбы. Ни ты, ни я. Кто знает, что еще ждет тебя впереди. Скажи, ты хорошо знаешь степь?
— Не хуже, чем ты ладонь своей руки!
— Так ты должен знать, что будет за степью, если идти на восток?
— Горы, — отвечал Уйба.
— Горы, — вскричал, обезумев от радости, юноша, — да, горы, и там в горах Страна, где живут русские? Знаешь ты об этом?
— Я бывал там, — спокойно сказал Уйба, — как же мне не знать?
— Ты был там? — воскликнул Тит, не веря ни себе, ни своему собеседнику. — Ты был там? Почему же ты не говорил мне никогда об этом?
Уйба усмехнулся.
— Джетак говорит тогда, когда его спрашивают, — скромно напомнил он.
— И ты ушел оттуда?
— Нельзя пасти скот на одном месте!
— О! — почти простонал Тит, торопливо крестясь. — Теперь я вижу, ты ведешь меня, господи!
Он был взволнован. Уйба следил за юношей, не понимая, что может так сильно его волновать. Тит со странной поспешностью начал расспрашивать. Он отвечал нисколько не с большей живостью, чем обычно.
— Как называется этот край? — спрашивал Тит.
— Не знаю.
— Беловодье?
— Может быть. Горы его покрыты снегом и зимою и летом. Отчего же не называть его белым?
5
Джетак — по-киргизски буквально значит лежачий, т. е. не имеющий лошади, нищий, бедняк. Так называют киргизы обедневших соплеменников, вынужденных батрачить у более богатых сородичей.
6
Время исчисляется киргизами, как у древних монголов, периодами в двенадцать лет каждый. Год начинается с марта. В месяце — 28 дней. Каждый год имеет свое название по имени животного. Первый год — ташкан (мышь), второй год — свир (корова), третий — барс (тигр), четвертый — коян (заяц) и т. д. Киргизами подмечено, что годы джута, т. е. гололедицы, вследствие которой начинается падеж скота от голода, совпадают с их кояном (годом зайца), т. е. периодически повторяются через двенадцать лет. Эта периодичность в свою очередь совпадает с периодами солнечных пятен, как известно, в сильнейшей степени влияющих на перемену температур на земле и меняющих иногда очень резко привычные климатические условия данной местности.
7
Джут в течение нескольких дней может превратить любого киргизского богача в нищего. Гололедица, охватывая зимние пастбища, делает их недоступными для скота. Животные не в состоянии пробить толстый слой ледяной коры, чтобы добыть пищу, и стада гибнут. О размерах таких джутов можно судить, например, по джуту в 1880 году, когда в одной только Тургайской области пало свыше полутора миллиона голов скота.