— Как же он женится: содерживал пост, когда же он успел сватать, да притом еще нужно было приискать невесту, — возразил я.
— Ты погоди, погоди, не торопись, я тебе все расскажу по порядку, не перехватывай, пока я не кончу рассказ.
— Ну, пожалуйста, извините, теперь я буду молчать и слушать от тебя, — сказал я.
— Вот к этому празднику султану приготовляют дюжину шестнадцати лет красивых и знаменитых девиц, одним словом, писанных красавиц. Да это случалось и у греческих царей, может быть и вы историю читали: как Филарета Милостивого внуку выбрали в числе других девиц в супружество юного царя и, когда девицы были представлены к царю, то выпало счастье на внуку Филарета, ее признали достойной быть супругой императора. Подобно тому и турецкому султану к этому времени представляют красавиц, разумеется, одна другой превосходнее. И вот на каждый год султан по одной девице берет за себя. В течение своей жизни иной наберет их несколько десятков, а придет время, султан помрет. Вот эти-то жены и запираются в Константинов дворец безвыходно, под строгим наблюдением караула, как преступницы.
— Скучно же и тоскливо положение ихней жизни, сказал я. Иная останется 16–17 лет и должна проводить всю жизнь в мрачных угнетениях. Плохо женам, оставшимся после его смерти.
— Некоторым случается и осчастливиться, — ответил он.
— Каким же случаем?
— А вот каким: за великие услуги какого-нибудь генерала иногда награждает их султан своими женами, и этот генерал считается великим счастливцем.
— А дарить-то, я думаю, которая самому мерзит! — сказал я.
— Не иначе так, как русские говорят: что самому не гоже, то тебе Боже.
Хотел я спросить еще кое-о-чем, да подошел к нам какой-то господин, и они от меня ушли на базар, а я вернулся на свою квартиру.
7-го июня, в день недельный, мы пошли на место, называемое турками Балыклы, где построена греческая церковь, называемая Балыклынская. Эта местность за Золотым рогом. Перешли богатый мост, версты три шли пешком, 25 минут ехали по железной дороге и проходили через крепость царя Константина. Не мало удивлялись мы укреплению крепостных стен и высоких барбетов, которые лет 5 тому назад от землетрясения полопались, и обозначаются на стенах и барбетах большие щели, отчего должны местами рушиться. Предание о Балыклах слывет такое: весною 1453 г. огромное турецкое войско (около 250 т.) под предводительством самого султана Ахмета Муратова[38], двинулось к столице Византии (Царьграда). У турок был большой флот и громадная артиллерия. Особенный страх наводила „Ахметова пушка", которая стреляла каменными ядрами весом около 35 пудов.
Цареградским императором в это время был Константин XII-й. Он сделал все, что возможно было, для спасения столицы: укрепил стены, напустил вглубь канала воды, запер гавань цепью. Ахмет, по невозможности прорвать цеп, заграждающую путь в гавань, приказал перевести туда корабли по доскам, намазанным салом. Тогда началась осада Царьграда и с суши, и с моря. Не смотря, однако-ж, на это, греки около двух месяцев геройски отражали нападения страшного врага. 29-го мая, при первых лучах восходящего солнца, турки повели общий приступ, греки дрались с мужеством отчаяния. Сам император Константин подавал пример храбрости и самоотвержения. Наконец, император, утомленный битвой, вознамерился подкрепиться хлебом-солью. Обед ему был приготовлен у источника (раньше слепым открытого). Когда подали ему на сковороде жареную рыбу, в это время прибежал один воин с битвы к императору и объявил ему, что турки пробили стены. Император не хотел верить: „как невозможно жареным рыбам ожить на сковороде, так и туркам пробить наши крепкие стены". И вдруг три рыбки встрепенулись со сковороды и упали в источник. Тогда император уверился, перекрестил свое лицо крестным знамением, выскочил из-за обеда и сел на коня, на котором, как птица, полетел к градским воротам. В ворота уже вошла часть турецкого войска. Император на всем скаку рубил врага, турецкие воины падали с коней, как от помохи[39] не созрелая пшеница. На подкрепление туркам вышел знаменитый визирь с своей дружиной. Константин ударил своей могучей рукой и разрубил визиря до седельной подушки, отчего дружина и турецкие воины сильно устрашились и обратились в бегство. Константин со своими воинами гнали их, рубили и кололи до Золотых ворот. Но из ворот напротив им выступали турецкие свежие войска из янычар. Напрасно Константин старался остановить их своей острой саблей. Один воин из сильнейших арабов копьем пронзил Константина в сердце, отчего Константин наклонился на переднюю луку седла. Турки не дали ему свалиться с коня, подхватили и представили к Ахмету.
По убиении Константина, греки оробели и побежали. Тогда началось истребление христиан и разграбление города, что продолжалось три дня.
Так пала древняя Византия. Ахмет Муратов сделал Константинополь своею столицей), и вскоре турки покорили остальные части греческой империи и образовали обширное государство, которое было грозой в то время для всей Европы. Но в настоящее время Турция сильно ослабела и обеднела: по городам, кроме Константинополя, в войсках на кухнях варят солдатам, вместо говядины, жидкий изюм с примесью риса или сарачинской крупы; мундиры на солдатах все в заплатах, на самих нападает повальная чесотка, как в сухменные и голодные года на скотину.
Вход в Балыклынскую церковь через источник Балыклы, у которого устроено подобие молельного дома. На восточной стороне стоит множество образов, на западной источник быстро истекает в бассейн, выложенный белым мрамором. Около родника, на высоте от воды аршина два, стоят два больших таза, искусственно выделанные из Белого мрамора. Приостановились мы и взглянули в источник, в котором даже и воду не ясно было видно, и зашли в церковь, где началась уже обедня в присутствии епископа. В церкви по всей стене стоят кресла, прикрепленные к стене, на которых сидят греки, пришедшие к обедне. Некоторые стоят, но только большая часть прихожан имеют на головах турецкие фески. И даже когда прикладываются к напрестольной иконе, и тогда фесок с головы не снимают. По всему — обычай этот имеют с прежних времен.
По окончании обедни греки поголовно пошли к источнику, у которого приставленный человек черпает воду и наливает в эти два таза, у тазов также два человека. Народ подходит к ним, они черпают каждый из тазов и подают подходящим, которые ее пьют и умываются. Мы подошли. Я наклонился и стал смотреть пристально в родник, увидал одну рыбу величиной вершка в 3–4. Эти ли сохранились рыбки, которые у Константина со сковороды прыгнули в родник, или уже иные — сказать не могу. О рыбках же Константиновых передают так: одна сторона белая, а другая ожареная тёмно-красная. Этого я не заметил (да и то рыба взошла сверх Белого мрамора, который на 1/2 арш. под водой, а в средине родника совсем бы не увидал).
8-го Июня втроем мы пошли в русское консульство за свидетельством (дескире). Секретарь консула приказал писарям изготовить при дескире, передал их нам и приказал с ними обратиться к турецкому правительству. Мы немедленно отправились в Стамбул. В дверях правления стоял турок, который потребовал за вход в правление деньги. Мы следуемые (!) за вход деньги ему уплатили, взошли по ступеням на второй этаж в турецкую канцелярию и подали бывшие при нас от консула удостоверения. Нам приказали обождать в обширном помещении, где находилось множество разных наций народа. Подошел к нам один человек в турецкой феске и вступил с Барышниковым в разговор, спросив: какой губернии? „Мы уральские казаки, а ты кто?" — спросил Барышников. — „Я крымский татарин", ответил он. — „А по какому делу ты находишься здесь?” повторил Барышников. — „Так, по своему делу". В это время вышел из канцелярии писарь, дал знак нам рукой, чтобы один из нас вошел в канцелярию, но мы не поняли, потому что турок вместо того, чтобы манить нас к себе, — руку обратил ладонью от себя прочь и махает рукой вниз, только у руки пальцы подгибает к ладони (в Турции такой обычай). А мы, вместо того чтобы подойти к нему, подались назад. Турок видит, что мы подвигаемся назад, еще сильнее начал махать рукой вниз. Мы поняли так, что он приказывает нам сесть, и сели среди народа. Турок подошел к нам, взял меня за руку и потарабанил в канцелярию. Здесь председатель спросил меня на турецком наречии: „Можешь говорит по-турецки?" „Никак нет", ответил ему я. Тогда он приказал найти переводчика. Мы указали на крымского татарина, но татарин объяснил, (будто) по-русски говорить не знает. Что заставило его отказаться от русского языка — не знаю.