Лагерь заснул.
Резкой ночной свежестью и теплом росою ложится под утро стенная ночь. Уйба назябся, устал и замолк. Ему захотелось укрыться теплым сном. На рассвете он вернулся к своим спутникам и застал монашка готовым его сменить. Он похвалил маленького урода и указал, где паслись лошади. Монашек толкнул на ходу своего товарища, попрекнул его и спустился в долину.
Уйба пожелал успеха сменившему его сторожу и, завернувшись в кошмы, уснул, благословляя землю и небо за тепло постели.
Глава пятая
КОНИ И ЛЮДИ
Черт, черт, поиграй да опять отдай!
Тит был разбужен бешеными воплями Уйбы. Он поднялся на ноги и увидел нечто необыкновенное. Киргиз лежал вниз лицом на траве и оглашал пустыню дикими криками. Они прерывались проклятиями. Несчастный был неподвижен, и только руки его, сжимавшие в отчаянии голову, видимо, напряглись, чтобы стиснуть ее как можно крепче.
Тит подошел к нему, ничего не понимая. Уйба, не отвечая на вопросы, продолжал вопить и стонать. Наконец Тит поднял его силою и приказал отвечать.
Тогда, безнадежно махнув рукой на лощину, куда были отогнаны с вечера лошади, он сообщил:
— Две лошади пропали, хозяин!
Казак был объят бешенством. Оно предшествовало отчаянию.
— Ты же стерег их, — кричал он, — ты стерег!
Киргиз озлился.
— О, тогда они были здесь! — злобно проревел он. — Или у Уйбы пропадало что-нибудь?
— Когда же они пропали?
— Когда я уснул, конечно!
— А! Ты уснул… Уснул, бросивши лошадей?
— Их остались стеречь твои гости! Они обманули Абулхаира! Они обманули Уйбу… Они обманули тебя, хозяин!
Тит отшатнулся.
— Что ты болтаешь, Уйба. Что сделали гости? Где они?
Голос его был глух. Руки дрожали. С большим трудом удавалось ему продолжать свой допрос, который разбивался о каменное отчаяние Уйбы.
— О, они тоже пропали, — отвечал он, — они пропали!
— Кто пропал?
— Разве ты не видишь? Твои гости!
Киргиз был деликатен. У него не хватало духу высказать всю свою мысль хозяину. Он полагал, что тот должен был понять сам.
Намеки однако нисколько не трогали юношу. Чудовищная ложь Уйбы требовала немедленного расследования. Тит допытывался с холодной настойчивостью:
— Отвечай, где гости? Где лошади? Зачем ты говоришь загадками?
Тогда Уйба встал и провопил в ужасе:
— Они угнали наших коней, хозяин!
Киргиз дрожал — и не от сожаления, не от обиды: он был потрясен невероятностью самого факта. Тит понимал его.
— Кто угнал коней, Уйба? — переспросил он еще раз.
— Твои гости! — ответил тот.
Тит обратил наконец внимание, что ни епископа, ни монашка не было вблизи, что они одни только оставались глухи к безумным воплям киргиза. Но одного этого обстоятельства было еще слишком мало для мод подтверждения страшного обвинения. Тит схватил Уйбу за плечи и, жестоко встряхивая, поставил на ноги.
— Перестань реветь, — кричал он, заглушая не прекращающийся вой Уйбы, — ты сошел с ума. Как могут наши гости угнать лошадей. Подумал ты, что сказал?
Уйба притих. Но едва лишь Тит смолк, как он в новом припадке отчаяния охватил голову растопыренными пальцами.
— Где же лошади? Где же гости, если они не воры? — провопил он.
Таня в ужасе и с страшным предчувствием надвинувшегося несчастья глядела на споривших.
— Погодите, — перебила она их, — может быть, они увели их на водопой?
— О, водопой! — снова взбесился Уйба, услышав замечание хозяйки. — Разве мало им родника? И разве не все три лошади одинаково хотят пить?
Он бросился вновь на песок вниз лицом, свидетельствуя тем, что все слова напрасны и лучшее — отдаться отчаянию.
— Вероятно, они уехали поискать новых пастбищ… — растерянно пробормотал Тит, отвечая на безмолвный вопрос жены. — Или, может быть, им почудился зверь…
Уйба стал на колени, чтобы устыжающе взглянуть на хозяина. Трусливое нежелание признать несчастье было ему не по душе.
— О, пастбища! — укоризненно воскликнул он. — Да зачем же они увезли наши турсуки с кумысом? Где же эти пастбища? Я не вижу никакого признака человека и лошади в степи?
Он с горькой усмешкой обернулся к Тане.
— Пойди, взгляни ты. Глаз твой зорче моего, может быть, ты увидишь?
Таня взглянула на мужа. Они вместе спустились вниз.
— Уйба что-то напутал, — несколько раз повторил он, — что-то не так. Не может того быть Таня…
Он не желал произнести оскорбительные слова и умолк.
Третья лошадь, ходившая в арбе, равнодушно паслась в лощине. Она подняла голову, завидев приближающихся людей, но они прошли мимо. Полоса и очного пастбища в виде помятой, поваленной и затоптанной травы вела их все дальше и дальше Широкая плешь на пригорке указывала место, где коротал ночь Уйба. Но сменившая его охрана относилась к своим обязанностям не столь легкомысленно. Никаких следов лежания нигде не было видно. Зато явственно была видны знаки возни возле лошадей. Здесь они были оседланы, отсюда свежий след промчавшихся всадников выходил из лощины в степь; он вился в полынных коврах в сторону от караванной тропы. Титу не нужно было слишком много времени, чтобы догадаться о намерении гостей, скрывшихся таким образом.
Он обернулся к Тане.
— Но ведь того не может быть! — тупо сказал он.
Таня выбралась наверх. Серая, полынная степь лежала перед нею безлюдной пустыней. Таинственная мгла исчезла с ночью. Утро было светло и прозрачно. Но зоркости ее глаз не хватило, чтобы проникнуть в беспредельный простор степи.
— Нет, я тоже ничего не вижу, — призналась она. оглядываясь кругом в бесплодной надежде заметить беглецов.
Предутренний ветерок, веявший над степью, становился настойчивым. Он заметал следы в степи и овевал свежестью лицо Тани, окружая его золотистым венцом волос. Необозримый океан полыни покрылся заревом восходящего солнца. Веселое утро вставало над миром, чтобы принести горький день.
Грозное проклятие отца настигло наконец самовольную жену. Таня вздрогнула и спустилась назад в долину.
Она готова была принять безумный гнев мужа.
Тит сидел на траве, обняв колени. Ни малейшего жеста раздражения не выказал он более. Наоборот, он был исполнен смирения.
— Нет? — спросил он равнодушно.
— Нет ничего! — подтвердила она.
— Это испытание, — тихо сказал он, — принимаю его с радостью…
В темных глазах его блистало сытое счастье бездумной веры. Таня, далекая от религиозного безумия мужа, отнеслась к нему с сожалением… Но разве можно было найти другое объяснение бессмысленному происшествию?
— Принимаю, — повторил Тит и встал, — безроптиво принимаю и господа благодарю… Пойдем, Таня!
Он, не взглянув более на жену, широко перекрестился и пошел назад. С какой-то особенной поспешностью он захватил по дороге лошадь: точно торопился подтвердить богу и людям свою готовность выдержать испытание.
Он приготовил повозку и помог Уйбе подняться с земли.
— Уйба, — сказал он, — что ты, ребенок? Вставай и показывай дорогу. Сам господь будет нас снабдевать в пути питьем и пищей и силами. Идем!
Киргиз уже пережил свое горе. Глаза его высохли.
Он поднялся молча и взялся за дело без ненужных слез. В несколько минут караван был переоборудован из конного в пеший, единственный турсук наполнен водою и арба погружена.
Уйба обернулся к солнцу и, закрыв глаза, прочел правило Великой Ясы[19]. Он знал законы грозного Чингисхана, как все киргизы, наизусть.