Копты из Маллави поддерживали деловые отношения и с другими людьми. Когда Фредерик Кеньон принялся за расшифровку и переписку текстов, он обнаружил, что несколько бесценных отрывков "Афинской политии", главной находки из всего числа папирусов, отсутствуют. Но даже если копты вели честную игру с Баджем, никому, конечно, не суждено узнать, какие именно тексты они нашли в этих скальных гробницах, — сами местные жители не могли прочесть их. Точно так же никто не смог бы с уверенностью сказать, какие тексты были извлечены из этих гробниц или же как именно они были найдены. И все же музей имел все основания быть довольным результатами третьей "закупочной миссии" Баджа 1888–1889 гг. Подробный перечень, представленный на рассмотрение попечителям, среди прочего включал в себя: двести десять клинописных табличек и фрагментов из Куюнджика (Ниневии); тысячу пятьсот табличек и сорок девять круглых печатей из Абу-Хаббы и Дера в Месопотамии; три свитка папируса, исписанных с обеих сторон греческими письменами (на оборотной стороне оказалась копия произведения Аристотеля); различные свитки папируса, содержащие части "Илиады", магические тексты и т. д.; три иероглифических папируса и пятьдесят две арабские и древнесирийские рукописи из Мосула и его окрестностей.
Когда Бадж в соответствии с инструкциями Британского музея на следующий год вернулся в Египет, чтобы начать поиски отсутствующих фрагментов трактата Аристотеля, весь Египет бурлил, взбудораженный новостью об этом выдающемся открытии. Служба древностей была разгневана тем, что еще одно сокровище ускользнуло у нее из рук. И хотя Британский музей воздерживался от объяснений того, каким образом он стал обладателем "литературной находки века", официальные лица в Египте не сомневались, что Уоллис Бадж имеет какое-то отношение к этому делу. Они не преминули выразить ему свое неудовольствие и установили тщательное наблюдение за его деятельностью.
Некоторые коллеги Баджа, не так хорошо информированные, высказывали другие мнения. К своему удивлению, Бадж встретился с джентльменами, которые настаивали на том, что это они идентифицировали греческий текст утерянного произведения. "Другие заявляли, что нашли папирус сами и продали его местным жителям, которые продали его мне, и не один археолог лично уверял меня, что сам вручил папирус попечителям". Вариации этих историй время от времени продолжают всплывать в литературе, но, с тех пор как Бадж нарушил молчание, а Кеньон и Британский музей подтвердили его роль в этом приобретении, им можно не придавать ни малейшего значения.
В попытках обнаружить недостающие фрагменты Бадж предпринял длительные поиски в деревнях по обоим берегам Нила. Наконец его привели к одному человеку в Асьюте, с которым он быстро пришел к соглашению. Оставалась проблема вывоза фрагментов из страны. О том, чтобы Служба древностей дала разрешение на вывоз, не могло быть и речи. Кроме того, Бадж находился под неусыпным наблюдением. Однако он недолго искал выход из положения. "В конце концов я купил набор прекрасных фотографий Египта, сделанных синьором Беато, которые могли быть использованы для выставки в египетской галерее Британского музея. Разрезав (!) папирус на части, я поместил их между фотографиями, упаковал в несколько ярких бумажных оберток мадам Беато и отправил пакет в Лондон заказной бандеролью". Последовало несколько недель напряженного ожидания. И когда Бадж был уже готов отправиться в Месопотамию, он получил телеграмму, в которой ему сообщали о прибытии пакета и с невинным видом подтверждали, что его "содержимое в точности соответствовало тому, что ожидали получить".
В ноябре 1896 г., когда Бадж встретился со своими местными коллегами в Каире, чтобы получить несколько греческих рукописей, к нему явился некий человек из Меира. Он не принимал участия в предыдущих операциях Баджа, но был хорошо осведомлен о репутации англичанина и заявил, что у него есть для продажи папирусный свиток. Вот как описывает это Бадж: "Он открыл коробку и извлек из нее свиток светлого папируса со многими оторванными от него фрагментами, и, когда конец папируса был развернут, я увидел на нем несколько колонок, написанных греческим унциальным письмом. Я не настолько знал греческую литературу, чтобы идентифицировать текст, но все же достаточно для того, чтобы понять, что передо мной литературное произведение и что оно написано в конце II в. Было ясно, что я должен сделать все от меня зависящее, чтобы приобрести его для Британского музея. Но я и виду не подал, что документ меня интересует, и мы оба продолжали разговаривать о чем угодно, кроме папируса, потягивали кофе и покуривали кальян, пока гость не стал увязывать свою коробку, чтобы уйти. Тогда, сделав вид, что я вспомнил о папирусе в последнюю минуту, я вновь заговорил о нем и попросил человека назвать свою цену. Когда я начал с ним торговаться, он оказался "твердым" и "сухим", как говорят местные жители, и по сравнению с тем, сколько я платил за греческие папирусы в предыдущие годы, его цена казалась просто абсурдной".
Во время последующего разговора Бадж должен был пустить в ход все ловкие приемы бывалого торговца на восточном базаре. Он решил, что не уйдет, пока не гарантирует себе получение этого папируса. Но он не хотел, чтобы теперешний владелец папируса понял это. У Баджа не было при себе требуемой суммы, и он должен был убедиться, стоит ли папирус этих денег, прежде чем ударить по рукам. Поэтому он сначала попросил у владельца разрешения скопировать несколько строк, чтобы отправить их в Лондон и получить согласие на выплату требуемой суммы. Хитрость заключалась в том, что он, дожидаясь ответа из музея, как бы закреплял за собой право на приобретение этого манускрипта. Бадж продолжал свои попытки завоевать доверие этого человека, поглощая вместе с ним одну за другой бесконечные чашечки кофе — общепринятое средство "смазывания" социальных контактов на Ближнем Востоке. В ходе разговора он выяснил, что свиток был найден в саркофаге, извлеченном из большой гробницы, в одном из многих захоронений в холме, расположенном близ Меира. Папирус, по словам человека, лежал между ногой мумии и стенкой саркофага. Затем египтянин стал рассказывать о других предметах, найденных им в гробнице, часть из которых он, по-видимому, прихватил с собой для распродажи на рынке древностей. Бадж знал, "что лучшим способом облегчить заключение какой-либо трудной сделки является вручение суммы за какую-нибудь другую покупку наличными", и несколько предметов тут же перекочевало из рук в руки. "Вид денег произвел на египтянина должный эффект", и теперь можно было возобновить переговоры о более важном объекте — папирусе. Наконец договорились о цене, но Бадж вынужден был признаться, что не сможет уплатить до тех пор, пока не будет уполномочен на это музеем.
Теперь, однако, представление устроил египтянин. Рассердившись, он собрал свои вещи и был готов уйти. Бадж испугался. "Я почувствовал, — писал он, — что с моей стороны было бы громадной ошибкой позволить ему уйти, поэтому я сказал, что мог бы выложить приличную сумму из своего кармана в качестве залога, при условии, что он отдаст папирус на сохранение моему местному другу в Каире до моего возвращения из Верхнего Египта… Он согласился… После этого я отправил копию нескольких строк греческого текста директору библиотеки в Лондон и запросил инструкций…"
В ожидании ответа Бадж совершил обычную поездку по Нилу, чтобы посмотреть, в каком состоянии другие его предприятия. Вернувшись в Каир, он нашел письмо из музея с просьбой выкупить папирус, который, как подразумевалось в сообщении, обладал значительной ценностью. Но возникли новые осложнения. Человек из Меира показал фрагменты другим экспертам, один из которых решил, что он узнал в них утерянные поэмы древнего классического автора. Один английский ученый, без определенной цели живший тогда в Каире, подтвердил это и стал похваляться повсюду в городе своим необычайным открытием. Огласка повысила стоимость и привлекательность свитка, который стал теперь желанным для многих. Его владелец понял, что даже та "абсурдная" сумма, которую он запросил у Баджа, была чересчур скромной, и забрал свиток у друга Баджа, на чье попечение он был оставлен.