Как уже упоминалось, в классические времена папирусные свитки редко превышали в длину 35 футов. На одном свитке, следовательно, могло уместиться не более одного Евангелия или одной книги Фукидида. Конечно, эти внешние причины вполне могли обусловливать и длину того или иного христианского текста, и тот факт, что ему приходилось бытовать отдельно от других. Возрастающая у христиан потребность объединить свои священные писания в какой-либо приемлемой форме должна была предрасположить их к идее кодекса, по которому было бы много удобнее дать быструю ссылку на конкретное место в тексте Божественного откровения для нужд проповеди, миссионерской пропаганды или повседневных трудов благочестия. Плюс к этому читатель мог бы всегда иметь под рукой значительно больший объем текста. До этого же "большая книга" в обличье длинного свитка являлась, как говорил апостол Павел, и "большим злом".
Поэтому в начале XX в. некоторые ученые выдвинули интересную теорию, утверждавшую, что инициаторами перехода от папирусного свитка к пергаменному кодексу были в основном ранние христиане. То, что христиане могли осуществить или, по крайней мере, значительно ускорить этот переход, может быть объяснено социально-психологическими факторами: христианство, будучи религией угнетенных и обиженных, не связывало себя литературными условностями и формальными традициями. Христиане не терзались сомнениями, облекая священные писания в "низкую" форму кодекса, в отличие от иудеев, которые и по сей день изготовляют для нужд богослужения рукописные Библии на кожаных свитках. Христиане, которые в патриотический век представляли в подавляющем большинстве самые низшие слои общества, естественным образом предпочли более практичный и, очевидно, более дешевый кодекс. Вполне возможно, что кодекс как таковой первоначально считался книгой для бедняков, отчего богачи и знать, погрязшие в косности и снобизме, надменно сторонились его, точно так же как итальянские аристократы после изобретения книгопечатания отказывались допустить хотя бы одну печатную книгу в свои библиотеки.
Каким же образом эта смесь фактов и предположений согласовывалась с папирусами Честера Битти? Все эти рукописи оказались кодексами, но изготовленными из папируса, а не из пергамена. Это свидетельствовало о том, что примерно за сто лет до появления роскошных кодексов на веллуме христиане уже собирали свои писания в кодексы и материалом, которым они для этой цели пользовались, был папирус. Папирусный кодекс, следовательно, должен был знаменовать собой промежуточную ступень между папирусным свитком и пергаменным кодексом. Вопреки прежнему мнению, писцы и изготовители книг не одновременно сменили как материал, так и форму продуктов своего труда. Это открытие явилось важной вехой в формировании наших представлений об эволюции современной книги. Разрозненные обрывки, как, например, оксиринхские Речения Иисуса, которые оказались листами из папирусного кодекса, уже нельзя было рассматривать как изолированные случаи. Тексты Чисел и Второзакония из собрания Честера Битти, датируемые не позже чем II в. н. э., указывали на весьма раннее использование формы кодекса.
Новые данные показали, что обычай сочетать несколько сочинений, как, например, четыре Евангелия, в одной книге существовал у христиан значительно дольше, чем принято было думать прежде. Дополнительные подтверждения того факта, что христиане отдавали предпочтение кодексу, были теперь практически излишни.
Документы, найденные в Египте, представили статистически убедительное свидетельство того, что папирусный кодекс преимущественно и почти исключительно использовался христианской литературой, в то время как языческие рукописи продолжали появляться в свитках. Папирусы Честера Битти прекрасно иллюстрируют этот промежуточный этап в истории книжного дела, точно так же как их текст и его трехтомная организация знаменуют собой переходную фазу в становлении текста Нового Завета и выработке его канона. Еще одна деталь как бы делает нас свидетелями характерных для переходного периода неуверенных поисков новой формы книги. Послания апостола Павла, хотя и состоят более чем из сотни листов, изготовлены в виде одной только тетради (то есть все листы имели общий сгиб посередине), в то время как Евангелия были скомпонованы из множества тетрадей по два листа в каждой, что и могло послужить причиной их большой фрагментарности. Производство книг, очевидно, все еще пребывало в экспериментальной стадии. Но то обстоятельство, что кодексы были составлены из таких "тетрадей", оказалось чрезвычайно счастливым для ученых. Путем кропотливых расчетов они могли теперь прикидывать длину недостающих отрывков и определять, какие части — канонические или неканонические — были, по всей вероятности учитывая размеры лакун, включены или исключены из текста.
По изорванным папирусам Честера Битти еще нельзя составить полного представления о древнем папирусном кодексе. Открытие библиотеки гностиков в Хенобоскионе, происшедшее пятнадцатью годами позже, принесло гораздо больше данных о его внешнем облике и структуре. Здесь впервые было обнаружено значительное число аккуратно написанных папирусных книг, фактически полных и превосходно сохранившихся. Но христианам, испытывавшим, вероятно, сожаление по поводу того, что эти образцы были в лучшем случае еретическими, недолго оставалось ждать своего часа. В 1956 г. коллекция Мартина Бодмера, швейцарского банкира и высокопоставленного деятеля Красного Креста, который также ознакомил мир с единственной полностью сохранившейся комедией Менандра, сделала достоянием общественности первые четырнадцать глав Евангелия от Иоанна (источник неизвестен) из древнего папирусного кодекса, по меньшей мере столь же раннего, что и евангельские документы Честера Битти, и великолепно их дополняющего. Ведь они принесли нам очень мало данных по тексту Иоанна Богослова, в течение долгого времени особенно бедно представленного в древних рукописях. Теперь Евангелие от Иоанна было обнаружено в старейшем из всех почти неповрежденных христианских текстов. Лишь двумя годами позже, в 1958 г., Библиотека Бодмериана в Колоньи, близ Женевы, объявила о приобретении значительных папирусных фрагментов последних восьми глав четвертого Евангелия, принадлежавших тому же кодексу. Бодмеровское Евангелие от Иоанна, по-видимому, и входило в кодекс, состоявший в свое время из ста пятидесяти четырех страниц.
Бодмеровский "Иоанн" и папирусы Честера Битти ни в коем случае не были единственными крупными открытиями древних текстов Священного Писания. Подобно столичным автобусам, рукописи после длительных пауз редко приходят поодиночке. Вскоре после появления в прессе сообщения Кеньона, когда ветеран-палеограф все еще работал над своим изданием, пришли вести о новых открытиях. В целом они уже не могли внести существенный вклад в текстологическую критику — это были в большинстве своем мелкие находки — или изменить каким-либо радикальным образом взгляды ученых на условия становления Нового Завета (если не принимать в расчет такие неканонические раннехристианские произведения, как фрагменты из "Утерянного Евангелия", приобретенные в это время Британским музеем [35]). Но они все-таки сместили временную границу в еще более ранний период. Папирусы Честера Битти отодвинули Священное Писание почти на сто лет назад по сравнению с Синайским кодексом, а теперь Новый Завет мог быть определенно помещен по меньшей мере в первую половину II в. н. э., если не около 100 г. А фрагмент Второзакония на греческом языке был написан во II в. до н. э., что сближает его по времени с переводом "Септуагинты".
Эти две выдающиеся находки, одна относящаяся к Ветхому, другая — к Новому Завету, были сделаны в европейской библиотеке. Как обычно, рукописи происходили из каких-то неопределенных местностей в Египте и более полутора десятков лет оставались неидентифицированными, будучи упрятаны в фондах Библиотеки Джона Райлендса в Манчестере. Текст Второзакония дошел до нас в виде пелен мумии крокодила и был куплен Дж. Ренделом Харрисом в Египте в 1917 г. Новозаветный фрагмент, также из Египта, был приобретен по поручению библиотеки у торговцев Гренфеллом в 1920 г. Гренфелл был приглашен библиотекой, чтобы рассортировать и каталогизировать эти и многие другие папирусы, но, прежде чем дело сколько-нибудь продвинулось, его сразил очередной приступ болезни. Позднее для продолжения работы был приглашен Хант, но его задерживали другие дела, а затем, в 1934 г., он неожиданно скончался. Завершал составление каталога молодой оксфордский папиролог Колин X. Робертс, помогавший Ханту в издании оксиринхских текстов.