Сам Шехтер писал: "Задача была явно не из легких, поскольку в генизе было темно и в воздух поднимались тучи пыли от прикосновения к хранящимся в ней предметам, будто сама гениза препятствовала тому, чтобы нарушали покой ее обитателей. Подобным протестом никак нельзя пренебречь, поскольку пыль забивается в глотку, грозя удушьем".
Сознавая, что в такой сложной обстановке одному с работой не справиться, Шехтер не без колебаний принял помощь, с готовностью предложенную служителями синагоги и их многочисленными сородичами. В конце концов, хранители синагоги в ходе их прежних предприятий по выносу и сбыту рукописей из генизы накопили уже немалый опыт. (Те, кто вел раскопки в Иудейской пустыне, обыскивая пещеры в поисках свитков, были подобным же образом вынуждены нанимать тех самых бедуинов, которые прежде расхищали эти драгоценные материалы.) Благодаря этому Шехтер познал тонкости восточного этикета, суть которого выражается словом "бакшиш" и который предполагает щедрые подачки и взятки, грубо требуемые, но зато столь изящно принимаемые местными жителями за самые незначительные услуги или вообще невесть за что. Всем своим "прежним образом жизни" Шехтер был отнюдь не подготовлен к этой унизительной малоэффективной практике. Она была сопряжена с необходимостью торговаться и вообще с бессмысленной тратой денег и времени. Шехтер, однако, был способен относиться к этому с юмором. Служители, писал он, "разумеется, уклонялись от того, чтобы получать за услуги по определенной таксе наличными столько-то пиастров в день. Для них это плебейская манера ведения дел, до которой никогда не снизойдет уважающий себя служитель настоящей генизы. Фактически все население на территории, прилегающей к зданию синагоги, постоянно испытывало мою щедрость, мужчины — по праву достойных коллег, занятых той же работой (по отбору), что и я, или в крайнем случае по праву свидетелей нашей работы; женщины — постольку, поскольку они почтительно приветствовали меня при моем появлении или же выражали глубочайшее сочувствие при моих приступах кашля, вызванных пылью. Если же день был праздничным, например новолуние или канун субботы, то от меня ожидали за все эти любезности гораздо более щедрого вознаграждения; считалось естественным, что западный миллионер добавит от щедрот своих великолепия предстоящей трапезе".
Принятие же этой сомнительной помощи было чревато, как Шехтеру вскоре предстояло убедиться, дополнительными проблемами. Он с ужасом обнаружил, что один торговец в Каире предлагал на продажу фрагменты из генизы, и у него не оставалось другого выбора, как выкупить их обратно за непомерную цену. Однако его обращение в еврейскую общину положило конец порочной практике, по крайней мере на время.
Добычу укладывали в большие мешки, количество которых неуклонно возрастало. К концу января их было тридцать. Шехтер писал своему приятелю в Англию: "Работа проделана чисто, прямо как в Писании сказано: "И обобрали они египтян…"" Чтобы избежать неожиданных осложнений в последний момент или кражи, он старался как можно скорее отправить груз в Англию. Посольство Великобритании в Каире оказало ему помощь в получении разрешения на вывоз и ускоренную отправку. Оставалось лишь переправить мешки из синагоги к экспедитору. Но даже и тогда "ухитрились в последний раз выкрасть кое-какие фрагменты", как выяснила А. Льюис, которая купила некоторые из них, увидев их выставленными для свободной продажи в лавках каирских торговцев. Шехтер уже на пути в Палестину, где он собирался навестить своего брата-близнеца, жившего в окрестностях Хайфы, узнал, что его конкуренты — представители Бодлеанской библиотеки — пытались завладеть остатками сокровищ генизы — материалом, захороненным вне синагоги.
Египетские трофеи достигли Англии прежде Шехтера, который провел несколько недель в Палестине, а затем отправился в Марсель на корабле, наскочившем на скалу и едва не затонувшем, не дойдя до порта назначения. Его попутчиком, с которым он познакомился на борту корабля, был еще один "расхититель" богатств Египта — Флиндерс Петри. Для Шехтера теперь только начиналась настоящая работа, и одной человеческой жизни на нее явно не хватало. Предстояло рассортировать, идентифицировать и издать обширнейший материал — по его приблизительным подсчетам, порядка ста тысяч фрагментов. Тем временем рукописи, за которыми с этих пор закрепляется название "коллекции Тейлора — Шехтера", были переданы в библиотеку Кембриджского университета, который в 1898 г. официально объявил об их приобретении, опубликовав список некоторых наиболее примечательных сокровищ с изложением условий, на коих уникальная коллекция была передана университету жертвователями. Выполняя одно из этих условий, университетский совет ублажил каирскую еврейскую общину рукописным адресом на пергамене, цветисто составленным на трех языках и содержащим изъявления признательности "не только за то радушие, с каким Вы принимали нашего талмудиста, но и за поразительную щедрость, с какой Вы позволили ему вернуться домой нагруженным рукописными фрагментами". Далее, с тем чтобы напомнить каирским евреям о всеобщем благе, добытом ценою их личной утраты (если только они вообще ощущали таковую), цитировался стих из Книги притчей Соломоновых: "Иной сыплет щедро, и ему еще прибавляется…" (11,24). Что же касается Шехтера, то он получил от университета степень доктора филологии и удостоился другой удачно выбранной цитаты, на этот раз, как и следовало ожидать, из Книги премудрости: "Исследуй и познавай, ищи и обрящешь, схватив ее, не отпускай!"
В статье Шехтера, напечатанной 8 августа 1897 г. в "Таймс", и в предварительном списке материалов коллекции, выпущенном информационным издательством библиотеки в июне 1898 г., были обнародованы некоторые наиболее поразительные из опознанных к тому времени находок. Хотя это была лишь малая толика в сравнении с тем, чему еще предстояло обнаружиться, находки были действительно сенсационными. В том же выпуске "Таймс", где был помещен живо написанный отчет Шехтера, было также опубликовано письмо его кембриджского коллеги Ф. С. Беркитта, объявлявшего о своем открытии среди фрагментов из генизы, только что доставленных в Англию, листка из перевода древнееврейского Ветхого Завета на греческий, выполненного Аквилой. Этот труд, известный своим буквализмом в переводе оригинала, в свое время вытеснил в среде грекоязычных евреев "Септуагинту" и использовался до тех пор, пока сам греческий язык не вышел из употребления в период арабской экспансии. И тогда книга бесследно исчезла.
Все годы, которые ему оставалось еще провести в Кембридже, Шехтер трудился почти неизменно в большом зале университетской библиотеки, отведенном специально для коллекции, которая поначалу была разложена по ста восьмидесяти четырем ящикам. Имелись в ней и переплетенные тома, и около тысячи восьмисот фрагментов, которые были помещены под стекло. Там, по свидетельству его биографа, он "проводил все дневные часы за работой, одетый в пыльник и специальную защитную маску, предохранявшую нос и рот от пыли. Сквозь его руки прошли и были им самим классифицированы все те сю тысяч фрагментов, которые ему удалось собрать. Вокруг него стоял целый ряд обычных бакалейных ящиков с этикетками "Библия", "Талмуд", "История". "Литература", "Философия", "Раввинизм", "Теология" и т. д. Задачей его было извлечь каждый листок бумаги или пергамена из общей массы, изучить его с помощью лупы и затем поместить в соответствующую коробку "с проворством домохозяйки, сортирующей белье, полученное из прачечной". Из Европы и Америки сюда приезжали ученые, чтобы посмотреть, как он работает".
Вполне понятно, что первоочередной интерес для него представляла "Премудрость", "истинный виновник" всего чуда генизы. И его надеждам обнаружить новые листы из этой же книги недолго уже оставалось ждать своего осуществления. В Каире ему попались листы из другой рукописи, и постепенно он находил еще и еще. Время от времени он помещал в "Таймс" сообщения о подобных счастливых открытиях, и его энтузиазм по поводу ценности доставшегося ему клада неуклонно возрастал. "Нам открывается целый дотоле неизвестный иудейский мир", — написал он однажды. Несколько дней спустя он отмечал свой "самый славный день генизы", когда в течение одного и того же дня он обнаружил один греческий текст, один сирийский палимпсест и к тому же "самую важную часть сочинения Бен Сиры". В дополнение к тем новым листам из "Премудрости", которые продолжали попадаться самому Шехтеру, другие листы из того же труда обнаружились в Британском музее, в Париже и среди рукописей из генизы, принадлежавших Э. Н. Адлеру (позднее завещанных им Еврейской теологической семинарии). Так постепенно были восстановлены две трети текста "Премудрости". Было уже предпринято несколько ее критических изданий, первым из которых было издание Шехтера и Тейлора в 1899 г. За ним последовали другие, пока в 1906–1907 гг. немецкий ученый Рудольф Сменд не издал то, что долгое время признавалось окончательным текстом. Тем не менее остальные листки из Бен Сиры появлялись еще в течение многих лет, а впоследствии их дополнили фрагменты, найденные в пещерах Мертвого моря. Наконец, в 1953 г. сотрудник Еврейского университета М. С. Сегал выпустил в свет почти полное издание текста.