Салют! — помахал я ей ручками, посасывая нектар из пакетика в зубах, и «шов-складка» на груди, благополучно разошлась, обнажая теперь уже окровавленные ошметки ребер.
Визг, и девушка падает бесчувственным бревном, роняя на камень пола еще один пакетик, со свежей! Парной! Кровушкой...
Выскакиваю из холодильника на четвереньках, держа в зубах уже сразу три еще нераспечатанных упаковки, хватаю сок богов, и прыгаю под лавку.
«Щелк» — вновь закрылся холодильник.
— Лена? Лена, ты чего? — показалась в предбаннике суровая тетя — Лена! — воскликнула она, увидев девушку, лежащею на полу без чувств.
Проверила пульс, попыталась привести в чувства подручными средствами — легкими пощечинами, не помогло. Сходила к себе в кабинет, принесла вонючий пузырек...
— Вампир! — провопила девушка, приходя в сознания и стискивая ручки в кулаки, и тут же вновь отрубилась.
Повторная доза пахучки успеха не принесла, лишь вызвала невнятное бормотание, сводящееся к тому же слову. Так что старшая врачиха оказалась вынуждена звать санитаров при помощи телефона.
Они пришли довольно споро, но растолкать «Лену», тоже не смогли. Ни нашатырь, ни укольчики... вернее в чувство то она все же пришла! А вот соображать, внятно говорить, или самостоятельно двигаться — и не подумала. Начав бормотать что-то уже совсем невразумительное, беспорядочно маша руками. Бедная девушка!
Так что бедолагу — укатили на носилках, под вздохи её старшей коллеги. Я же все это время тихо лежал под лавкой, повернувшись к миру спиной, в «пол уха» отслеживая ситуацию, и обедал.
Полегчало ли мне, после того как я выдул два литра крови? Нет! У меня сердце вынули! СЕРДЦЕ! И в идеале мне бы его найти да внутрь всунуть. Но... вот где оно? Вроде где-то близко. И как ни странно — еще не сдохло. Не съедено, не заспиртовано, и не заветрелось лежа где-то на тарелочке. Не сварено, не зажарено, и даже вроде как пока топориком не рублено.
Отзывается на зов, но... это близко в условиях трехмерного пространства больничного комплекса является чем-то из разрядов «где-то тут», или по простому — незнамо где. И искать его тут я могу неделями! Блуждая хромоногой тенью. Если не годами, ползая слизняком, не умеющим держать равновесие. Но и без сердца... я инвалид.
Запуск! — приказал я своей кровеносной системе, заполненной какой-то бурдой за место нормально крови. И артерии... невпопад запустились. Создали внутри себя пару гидроударов, и чуть не лопнули! Гадство! Похоже, всем этим «оркестром без балалайки» придется управлять по первости вручную.
Хоть бы меня тут не заметили! — услышал я скрип новой тележки за своей спиной и чьи-то шаги. Хоть бы не заметили пропажу крови, пока я не успел свалить! Там же её так много! Так... не заметили, ушли.
Так, сосудики, давайте... сначала ты, потом ты, и ты, в вену... и ты тоже жимайся в такт! Через не могу! Отлично... и ты... аррх! Как же это тяжело гнать кровь после низа вверх! Может мне стоило разомкнуть контуры? Чтобы жидкость нижней части тела никогда не пересекалась с верхней? Ага, и кровь мозга никогда не знала печени и почек. Очень смешно, господин вумный бессмертный.
Похоже, что на это дирижёрование уйдет не один час. Где же ты, сердечко моё родненькое?! Мне без тебя так плохо... вообще паршиво если подумать.
Мозг, как один из самых энерго требовательных органов, и наличию внутри себя так никем и не извлеченной пули, практически отключен. Из-за чего каждая мысль подобна провороту ржавой шестерни, что всеми фибрами души — упирается! Такой своей эксплуатации.
А каждое движение — как дерганье вверх игрушки на резинки. Если не знать, сколь высоко она подпрыгнет, и сколь сильно задержит ответ на действие, можно и не пытаться даже просто шевелится. Не говоря уже о ходьбе, или какой-то мелкой моторике. Это будет скорее цирковое представление внутри тела, или говоря по обиходному — судорога.
Печень... тоже спит пока, только начиная ворочаться. Ей банально не с чем было работать! Разве что самой себя разбирать. А вот почки... эх, эти напротив, уже сейчас занялись моей головомойкой и требуют ПИТЬ! Точно так же, как весь остальной организм — ЖРАТЬ! А дремлющий кишечник, что давно уже выдавил из себя все, что в нем было, предварительно переработав, умудряется сквозь свой сон создавать мне чувства тошноты и, как ни странно, головокружения.
И естественно, тоже жаждет поработать, присоединяясь к общему хору о еде, стоит его хоть как-то задеть сознанием. Как кот, что спит, но поднимает голову каждый раз, как где-то что-то брякает или шуршит. Как пес, что даже лежа клубочком, виляет хвостом в ожидании кормёжки или прогулки. Только лаять может и матом.