Вот только ветер нес серый туман, такой густой, что он казался жидким. У него была та же консистенция, что у странных роев наномашин, которые окружили Корабль сразу после посадки. Далеко, насколько хватало глаз, сверхъестественный туман вился несмелыми воздушными языками, которые устремлялись друг к другу у них над головами. Некоторые из этих завитков доползали до людопсов и останавливались в нескольких шагах, а потом поднимались вверх равнодушными спиралями, присоединяясь к плотной и постоянно меняющейся массе, повисшей в небе.
Только гигантские размеры помешали ему сразу оценить настоящий масштаб этого зрелища – стремительно набухающего огромного облака. Несколько километров в длину и десятки тысяч метров в ширину.
Наконец рой прекратил подпитываться со всех сторон, обрел подобие стабильности, на короткое мгновение выстроился в форме линзы, которая становилась все более плотной и сконцентрированной и, под влиянием какой-то таинственной внешней силы, без остановки вертелась вокруг собственной оси. Вновь показалась темная синева неба, а в ней – низкое алеющее солнце. Ветер стих, и осталась лишь дрожащая вечерняя жара, неподвижная над лесным пологом. Эврибиад бросил нервный взгляд на варваров – комок студенистых тел, неотделимых друг от друга, мембраны которых то и дело мелко дрожали. И у него возникло ощущение, что каким-то образом они смотрят на него в ответ, и в эту минуту ошеломлены не меньше его. Этот феномен настолько превосходил их своим размахом, что Эврибиад вдруг почувствовал: у него гораздо больше общего с варварами, чем казалось.
Это продолжалось. Облако разделилось, некоторые его части сжались, другие, наоборот, удлинились – это было похоже на ускоренную в бесконечное множество раз лепку какой-то чудовищной статуи из слизи. Над мощной шеей появилась голова, потом вырисовалась грудь, мощные руки. Огромное облачное существо с плохо прорисованными контурами, но внешностью напоминающее человека. У кибернета закружилась голова, и он отступил на несколько шагов. На туманном лице стали проступать черты, открылись глаза, появились уста, огромные, как врата ада. Наконец лик замер, и тогда Эврибиад узнал его.
И не только он. Повсюду вокруг людопсы бросали мечи и бросались ниц. Эврибиад потряс головой, пытаясь привести мысли в порядок, попытался мысленно разложить видение на составляющие – будто это давало его сознанию хоть какой-то контроль над этой невозможной реальностью. Мощный, агрессивный подбородок, рот, который, будь он человеком, можно было назвать мясистым и который расплылся в радостной улыбке, высокий выпуклый лоб и бритый череп.
Отон повернул к ним лицо и плавным движением, словно вплавь, приблизился к вершине башни. Та была совсем крошечной в сравнении с его телом, травинкой, на которой в жалкой борьбе сцепилась горстка муравьев. Отон протянул палец – один палец, который был невообразимо шире самой платформы, такой огромный, что вызванный им воздушный поток едва не опрокинул Эврибиада навзничь.
Палец приблизился, прошел у них над головами. Не удержавшись, людопес коротко тявкнул от страха. Но гигант пришел не за ним.
С точностью, невероятной у такого гиганта, каким он стал, Отон подтолкнул отряд варваров к краю платформы. Те не заставили себя просить и в мгновение ока скрылись, врассыпную скользя с платформы под укрытие деревьев. Эврибиад не одержал победы, однако, против всякого ожидания, не погиб, спасенный этим apo mekhanes theos[36].
Огромное лицо приобрело задумчивое выражение и приблизилось, рассматривая следы битвы.
И вот они оказались перед глазами бога. Рациональное объяснение попыталось проложить дорогу в сознание Эврибиада, но остановилось перед верой предков, перед благоговением, которое внушили ему так давно, что теперь оно вернулось против его воли. Абсурдно ли это – обожествлять такое явление? Эврибиад снова огляделся. Аристид стоял на коленях, уткнувшись лбом в бетон, и дрожал всем телом. Он бормотал сквозь зубы молитвы родом из детства, те, от которых они поклялись отречься, когда годы – нет, вечность назад – вместе вышли в горький океан на маленькой триреме.
Кибернет на колени не встал – но не из гордыни. Он один остался на ногах, задрав в небо оскаленную пасть. Отон улыбнулся с выражением, которое Эврибиад так хорошо знал – с позабавленным превосходством, которое часто так раздражало людопса. На сей раз Эврибиад воздел вверх кулак, приветствуя того, кто был их хозяином и кто снова стал им, хотя бы на несколько мгновений. И гигант ответил ему, подняв сжатую в кулак руку, как делают воины, отдавая почести своим союзникам.
36