А потому, увидев однажды с гребня холма метрах в ста от нас небольшой дом, возле которого стояли легковые и грузовые машины, мы посчитали долгом вежливости повернуть кругом и продолжить поиски кремня на склоне, по которому поднимались. Но у сынов пустыни зрение острее нашего: через несколько минут к нам спустился высокий араб и передал, что нас желает видеть Его Величество. Последовав за ним, мы увидели шейха Сульмана — на песке перед домом он сидел на ковре в окружении бородатых охранников, которые отнюдь не дружелюбно смотрели на нас, держа ружья наготове. Однако шейх и не думал негодовать из-за того, что двое европейцев отвлекли его от охоты. Он предложил нам сесть, велел подать кофе и, запинаясь, спросил по-английски, что мы нашли.
Мы показали собранный нами кремень и объяснили, что эти камни обработаны человеком. Шейх не очень-то поверил, но приказал слуге принести валявшиеся в пыльном углу охотничьего домика большие окаменелые раковины, найденные кем-то по соседству. И выразил желание провезти нас по тем местам в южной части острова, где, по преданию, некогда находились селения, пока не иссякли источники. По знаку правителя подъехал длинный черный лимузин. Нам предложили занять широкое заднее сиденье, и сам шейх втиснулся между нами. Водитель сел за руль, к нему присоединился охранник с винтовкой и с охотничьим ружьем шейха, и мы покатили на юг. Оглянувшись назад, я увидел, что за нами едут два больших крытых грузовика.
Остров Бахрейн к югу сужается, заканчиваясь мысом, так что расстояния в этом районе невелики. После двадцати минут плавной качки на рессорах по ухабистому бездорожью (на нашем фургоне мы здесь набили бы себе шишек, и пассажирам грузовиков наверно пришлось несладко) машина спустилась в ложбину к колодцу с торчащими рядом двумя-тремя пальмами. Руин жилищ мы не обнаружили, но земля метров на двести вокруг колодца была усеяна черепками. Я поднял осколок типичной бело-голубой глазурованной посуды эпохи Мин вроде тех, что некогда собирал у португальской крепости на северном берегу острова, и важно произнес:
— Португальский период.
Шейх Сульман не подозревал, что датировать селения можно не только по письменным источникам. Он повертел осколок, ища глазами дату, потом спросил:
— А где это написано?
Я кое-как объяснил, что надписи нет, но осколок — от посуды, какую изготовляли четыреста лет назад в Китае, а она могла быть доставлена сюда только португальцами. Шейх уразумел принцип датировки селений по подъемному материалу с быстротой, какую, увы, редко обнаружишь у студентов-первокурсников. В последовавшие полчаса он, П. В. и я рыскали по участку, собирая попадавшиеся нам на глаза черепки разных изделий; время от времени мы сходились вместе, чтобы сравнить свои записи и находки и прикинуть, можно ли тот или иной образец отнести к допортугальским временам.
Мне доводилось встречать шейха Сульмана и позже, вплоть до его кончины в 1962 г., то на официальных мероприятиях, то на наших раскопках, но память ярче всего сохранила воспоминание о том, как в тот день, в развевающемся на ветру длинном красно-синем халате, он чуть ли не с мальчишеской улыбкой на своем бородатом лице предъявлял нам для осмотра очередную пригоршню черепков. В ряду известных археологов можно увидеть имя не одного монарха, и я не сомневаюсь, что при надлежащей подготовке шейх Сульман по праву занял бы место среди них.
Всю вторую половину дня мы переезжали с одного участка на другой, собирали черепки и, возвращаясь к машине, всякий раз видели разостланный на песке ковер и повара, который наливал нам свежий кофе из латунного кофейника. Отдохнем минут десять, чтобы выпить положенные три чашечки с печеньем и липкой халвой, потом снова садимся в машину. Охранники и соколыничьи забирались в свой грузовик, повар и слуги, свернув ковер и собрав посуду, — в свой, и вся группа снова трогалась в путь. На закате, в час вечерней молитвы, мы вернулись к охотничьему домику. Попрощались с шейхом, забрали мешочки с черепками, погрузились в свой довольно убогий с виду фургон и включили стартер. Безрезультатно. Правитель, повернувшийся лицом к Мекке, чтобы приступить к молитве, оглянулся Через плечо и щелкнул пальцами. Тотчас охранники, сокольничьи и повар устремились к нам. Они дружно подтолкнули машину, через десять метров мотор ожил, и мы покатили восвояси через гребень. Шейх Сульман уже погрузился в молитву.
Из каждой вылазки мы привозили черепки. Постепенно наша карта запестрела пронумерованными объектами, а комната в удобном домике нефтяной компании наполнилась мешочками с соответствующими номерами.
Черепки называют азбукой археолога. И не случайно: очень часто они говорят исследователю, с чем он столкнулся. На непосвященного это производит сильнейшее впечатление. На кургане в Англии, на холме, скрывающем руины домов, в Греции или Месопотамии археолог поднимает с земли невзрачный черепок и говорит: «Вот захоронение типа Б Бикер», или «поздний микенский период», или «раннединастический период III Б». Да еще нередко добавляет вполне конкретную датировку и свои соображения о происхождении и образе жизни захороненных в данном месте людей. Конечно, дело тут не в ясновидении, а в особенностях керамики. По последним данным, люди изготовляли сосуды, и обожженной глины начиная примерно с 6000 г. до н. э. И с тех самых пор не было в мире общины, которая в точности повторяла бы посуду другой. Различиям в форме, текстуре, орнаментах и способах изготовления нет конца; стили и фасоны менялись непрестанно. В данный отрезок времени в данной общине все горшки были схожи между собой, но как бы ни прочны были традиции, за сто лет тип горшка заметно менялся. Добавим к этому, что керамическая посуда широко употреблялась, в большинстве случаев была достаточно дешевой и постоянно билась. Даже в наши дни очень редко найдешь фарфоровую чашку, которой было бы сто лет. И однако, как ни странно, керамика практически «бессмертна». Если дерево и ткани, кожа и пергамент, железо и медь, даже серебро в почве разлагаются одни за несколько лет, другие — несколько столетий, то черепки, подобно камню и золоту, сохраняются тысячелетиями.
Вот почему во всех концах света черепки относятся к числу наиболее обычных находок всюду, где в последние пять-шесть тысяч лет жил человек, и являются самым простым средством определить, к какой общине и какому времени этот человек принадлежал. Вот только есть одно препятствие: сама по себе керамика ничего не скажет. Чтобы определить черепок как относящийся к позднему микенскому периоду, кто-то сперва должен раскопать Микены и выяснить, какой керамикой пользовались древнейшие жители этих мест, какой последующие и какой самые последние. Лишь после этого можно вводить термин «ранний», «средний» и «поздний» микенский периоды и затем применять Эти термины к керамике того же типа, найденной в других местах. А для точной датировки позднемикенской керамики необходимо вместе с ней найти предмет, поддающийся датировке другими способами. Скажем, скарабей[13] известного науке фараона или древесный уголь, чей возраст определяют по остаточной радиоактивности.
По мере того как росли горы мешочков с собранными в разных точках Бахрейна черепками, мы все больше ощущали действие упомянутого выше препятствия. Нам не встретилась ни позднемикенская, ни раннединастическая месопотамская керамика. В наших находках были представлены изделия многих различных стилей, однако параллелей с посудой, известной по другим районам мира, почти не встречалось. А когда встречались, речь шла, увы, отнюдь не о древней керамике. Из поддающихся опознанию черепков старше всех был бело-голубой китайский фарфор династии Мин, датируемый XVI–XVII вв. н. э.
В общем-то, ничего неожиданного в этом не было. В принципе мы вполне могли встретить на Бахрейне черепки от посуды известных месопотамских типов, но от самых южных раскопанных месопотамских городов — Ура и Эриду — нас отделяло как-никак около 650 километров, и вряд ли бахрейнцы времен Вавилонии и Ассирии пользовались той же посудой, что вавилоняне, или ввозили ее в таком количестве, что черепки могли быть рассыпаны на поверхности. Мы рассчитывали найти такую же керамику, какую обнаружили в могильниках Придо и Маккей. Мы привезли с собой их отчеты, и я сам видел в Британском музее немногочисленные образцы, добытые Маккеем. Выяснилось, однако, что упомянутые отчеты и музейные экспонаты всего не покрывают. Отчеты о раскопках всегда насыщены рисунками и фотографиями целых глиняных сосудов и черепков. Но как бы хорошо ни были выполнены иллюстрации, они неточны. В последовавшие годы нас раз за разом вводило в заблуждение видимое сходство наших находок с керамикой, иллюстрированной другими; в свою очередь, наши описания и зарисовки обманывали других исследователей. Нам постоянно показывают найденные в разных районах Аравии черепки, которые, по мнению нашедшего их, похожи на описанные нами. И чуть ли не в каждом случае одного взгляда довольно, чтобы убедиться в мнимости сходства. Ведь форма сосуда — только одна из его характеристик. Цвет, состав теста, толщина черепка, примесь служащих цементирующим материалом гравия, песка или соломы, степень обжига, оттенок или состав ангоба — все это различается от общины к общине, от века к веку, и даже самые хорошие цветные иллюстрации не передают всех деталей, не дают полного впечатления о данном типе керамики. Отчеты предшественников позволяли заключить, что большинство наших образцов несомненно отличается от найденного ими в курганах, но в целом ряде случаев мы колебались. Для сравнения надо было самим заполучить черепки из курганов. Кстати, это было совсем несложно.
13
Скарабей — «навозный жук»,