П. В. указал на изъяны в наших рассуждениях. Во-первых, заметил он, амбразуры и пушечные портики в угловых башнях явно были рассчитаны на то, чтобы держать под прицелом всю окружающую площадь, и могли выполнять эту роль лишь при условии, если ничто не мешало точному огню. Любые постройки по ту сторону сухого рва явились бы помехой; следовательно, никакого строительства не могло быть допущено. Во-вторых, что еще важнее, открытая площадь вокруг крепости представляла собой широкое плато, возвышавшееся над окружающей местностью на десять с лишним метров. Стоило уяснить себе это обстоятельство, как тотчас стало очевидно, что плато не естественного происхождения, речь идет о телле месопотамского типа, нагромождении построек в несколько ярусов. Сотни лет португальской оккупации и даже истекшие с той поры четыре века не могли образовать десятиметровый пласт из обломков и мусора.
П. В. сообразил все это уже во время одной из разведочных вылазок в апреле 1954 г.; и тогда же, хотя наш первый сезон был в разгаре и давала себя знать изнуряющая жара, он снял пять лучших рабочих с бар-барского раскопа и начал' копать новый объект,
Телль городища не простой орешек. Даже небольшой городок занимает изрядную площадь, а этот обещал быть отнюдь не маленьким. Почти шестнадцать гектаров — вполне сопоставимо с крупными городами Двуречья[22]. Это составляло, к примеру, две трети площади Ура халдеев, где Леонард Вулли трудился двенадцать лет и расчистил лишь малую часть. К тому же здесь в отличие от Ура не было зиккурата, который указал бы нам, где искать наиболее важные здания. Копать наобум — и результаты будут случайными; можно потратить не один год, прежде чем выйдешь на самые интересные части города. Все же где-то надо начинать, и важнее всего было определить, как далеко в прошлое уходит история объекта, а для этого заложить глубокий шурф примерно в центре городища. П. В. выбрал место около самой высокой точки холма, рядом с окружающим португальскую крепость сухим рвом, куда можно было сбрасывать выкопанную землю. Разметил квадрат с длиной стороны четыре метра и приступил к работе.
Чутье редко изменяет П. В., и на глубине менее метра он наткнулся на угол стены из больших каменных блоков. Расчистив кладку, он установил, что в середине северной боковой поверхности шурфа встречаются две мощные стены толщиной сто пять сантиметров. Дальше он продолжал копать на пятачке внутри стен, углубляясь в землю вдоль тесаных известняковых плит длиной до девяноста сантиметров; высота горизонтального ряда кладки была около тридцати сантиметров.
Каждый день, закончив работы в Барбаре и на моих курганах железного века, мы с Кристианом заезжали в крепость за П. В. Стоя на краю раскопа, смотрели вниз, в непрерывно углубляющуюся выемку. Любой рядовой археолог поостерегся бы работать в таком раскопе. Длина стороны шурфа между каменными стенами — меньше двух метров, а земляная стена с южной стороны вздымалась отвесно на пять с лишним метров и казалось вот-вот обрушится и накроет работающих внизу. Испепеляющий зной субтропического апреля создавал на дне выемки почти невыносимую температуру. Только двое выдерживали ее — П. В. и Халил бин Ибрахим. Правда, остальные рабочие считали Халила ненормальным. Этот бывший ловец жемчуга не ведал страха. В Барбаре он поразил их тем, что поймал за хвост слывущую ядовитой змею и побежал к нам показать, размахивая уловом над головой, чем изрядно напугал стоявших рядом членов бригады. Здесь, на новом раскопе, Халил один взялся проходить шурф; другие рабочие принимали от него корзины с землей, стоя на выступах каменной стены и на краю выемки. П. В. постоянно находился рядом с ним, зарисовывая каждый новый культурный слой, собирая черепки и делая записи. Пять с половиной метров уже пройдено, а каменная кладка не кончалась. Она возвышалась над дном раскопа на четыре с половиной метра, и нижние ряды превосходили предыдущие мощностью, отдельные блоки даже достигали почти двух метров в длину.
Наконец Халил и П. В. уткнулись в цементный, пол с двумя большими овальными отверстиями. Углубились в них и обнаружили как бы две ванны. Во всяком случае, такое впечатление производили эти конструкции, когда были расчищены верхние края. Длина чуть меньше метра, один конец прямой, другой округленный. Материал — толстый слой глины, снаружи и внутри обмазанный битумом. Мы уже сообразили, что это за ванны, к тому времени, когда, осторожно вынимая землю изнутри, обнаружили на дне каждой из них по скорченному скелету. Это были саркофаги, керамические гробы.
Догадки о возрасте каменных стен мы начали строить сразу же, как только наткнулись на них. Судя по саркофагам, они относились, во всяком случае, к доисламскому периоду. Погребения никак нельзя было причислить к мусульманским — они не были ориентированы в сторону Мекки, как положено хоронить правоверных. И они явно появились позже прилегающих стен и пола с отверстиями. Причем пол этот не был первоначальным: могила пронизывала два пола, так что гроб покоился на третьем.
Вот и все, что мы могли тогда сказать о нашем шурфе. Глубже в том году копать не пришлось, потому что на подъем гробов ушел весь остаток сезона.
Второй год принес нам гораздо больше данных и ни одного ясного ответа. Оглядываясь назад на десяток с лишним лет труда, сознаешь то, чего не видно на ходу: некоторые годы можно назвать промежуточными, но не пустыми, потому что и в эти годы проделана существенная работа и достигнуты значительные результаты. Тем не менее под конец такого года вы вроде бы не особенно продвинулись вперед, не приблизились к уяснению того, что означают ваши находки. Вот таким был и наш второй год. Правда, полевой сезон оказался короче. В первом году мы провели на Бахрейне пять месяцев, но не могли каждый год отсутствовать так долго. Семейная жизнь даже к археологу предъявляет кое-какие требования и дарует ему кое-какие радости, и уж никуда не денешься от того, что профессору нельзя из года в год бросать на пять зимних месяцев свой университет и студентов. В 1955 г. полевой сезон длился только три месяца. Зато, если вместо пяти месяцев мы работали три, отряд наш вместо трех человек насчитывал пять. И у нас заметно прибавилось денег. Шейх Сульман и его финансовый советник сэр Чарлз Белгрэйв удвоили взнос. Так же поступила Бахрейнская нефтяная компания. Далее, фонд Карлсберга (Карлсберг — производящая пиво фирма, которая заботится о датской культуре и финансирует развитие науки, искусства и т. д.), эффективно управляемый комитетом, объединяющим профессоров и деятелей искусства, постановил и впредь выделять средства на наши работы. Музей Пенсильванского университета прислал с чеком в кармане своего лучшего молодого археолога Роберта Дайсона, или просто Боба. Словом, мы во всех отношениях были обеспечены лучше, чем в предыдущем году. И если считать кубометры вынутого грунта, сделали больше, однако вместо ответов получили только новые вопросы.
Кристиан продолжал копать у Барбара. Центральный дворик храма был целиком расчищен, и три стоящих камня — один с объемным изображением бычьей головы, и все три со сквозными отверстиями — не оставляли сомнения в том, где происходило заклание жертвенного животного. Углубляясь в грунт под двориком, мы получили подтверждение того, о чем догадывались, прокладывая годом раньше разведочную траншею: храм трижды перестраивался, но с небольшими перерывами и одним и тем же народом. По всей глубине раскопа нам встречались одинаковые пузатые горшки из красной глины, украшенные горизонтальными ребрами. В углу дворика второго по возрасту храма мы нашли предмет, который и поныне остается одним из наших лучших экспонатов. В куче бросовых медных полос и пластин лежала великолепная бычья голова из меди. Изумительное произведение искусства — большие изогнутые рога, раздувающиеся ноздри… Но, главное, изделие это представляло тип, несомненно родственный золотым и медным бычьим головам, найденным Леонардом Вулли в царских гробницах Ура в Месопотамии. Специалисты По-разному датируют эти гробницы, но в общем сходятся на периоде 2500–2200 гг. до н. э. (кроме самого сэра Леонарда, который относит их к IV тысячелетию до н. э.). Так что наша находка позволяла более определенно судить о датировке Барбарского храма.
22
К настоящему времени далеко не все крупные города древней Месопотамии исследованы археологами, поэтому точные размеры многих из этих городов нам неизвестны. Здесь можно сослаться лишь на Ур и Урук, которые в конце II тысячелетия до н. э. имели соответственно площади в 89 га и 502,2 га. См.: