В Кала’ат аль-Бахрейне (Португальской крепости) П. В., которому помогал Могенс Круструп, расширил свой угрожающе узкий шурф. Обретя больший простор для работы, он по двум шурфам прошел от пола могучей каменной постройки еще на три метра вниз до скального основания. Само строение мешало здесь добиться большего. Кладку ни сдвинуть, ни подкопать, так что вся доступная для зондирования площадь ограничивалась двумя отверстиями чуть больше метра шириной. На столь малом участке только редкостное везение могло дать надежный материал для датировки, однако на сей раз удача изменила П. В. Два-три черепка расписной керамики указывали на достаточно почтенный возраст, а один кремневый нуклеус позволял предположить, что мы приблизились к неолиту, то есть к 3000 г. до н. э., или к еще более раннему времени.
Вместе с американцем Бобом я приступил к следующему этапу исследования городища. Центральный шурф показал, что этот объект заслуживает дальнейшего изучения, и мы решили поработать с края.
Копать край телля намного легче. Не надо зарываться так глубоко в грунт, и проще найти для выкопанной земли такое место, где она не будет мешать дальнейшим раскопкам, если таковые понадобятся. Более того, окраина города вообще интереснейший район: здесь вы можете найти укрепления. Правда, если город постепенно разрастался вширь, находимые по краям следы могут быть не такими старыми, как пласты в середине. Вот почему полезно начинать с предварительного зондажа в центре.
По ряду причин мы решили сперва копать на северной окраине нашего холма. Здесь его склон спускался прямо к пляжу, а наиболее древнее поселение, наверное, возникло у моря. К тому же зимние штормы вгрызлись в толщу холма и основательно поработали за нас. Нам попалось даже место, где волны недавно размыли часть превосходной каменной кладки, и было похоже, что они обнажили для нас городскую стену.
Поработав два дня, я уже не сомневался в этом. Обнаженная морем стена по форме напоминала серп, концы которого изгибались внутрь, упираясь в другую, гораздо более мощную кладку. В итоге буквально через несколько часов после того, как начался очередной полевой сезон, мы ясно увидели, что именно раскапываем: полукруглую башенку перед фортификационной стеной двухметровой толщины. Эта стена опиралась на скальное основание и хорошо сохранилась до самой поверхности холма. Естественно, высота телля по краю была намного меньше, чем в середине, где копал П. В., но и здесь стена возвышалась над пляжем на три метра. Перевалив через нее, мы с Бобом продолжили нашу траншею в южном направлении, раскапывая улицы и дома исчезнувшего города.
В ходе второго полевого сезона мы расчистили внушительную площадь верхнего яруса за стеной. Прямо от стены начиналась улица, окаймленная фундаментами каменных домов; следуя вдоль нее строго на юг, мы вскоре вышли на маленькую площадь, беспорядочно вымощенную каменными плитами. Поверхность площади наклонялась к стоку в центре. Расчищая ее, мы обратили внимание на необычную черту раскапываемого города: он был застроен абсолютно симметрично. От середины каждой из четырех сторон площади расходились по сторонам света такие же улицы, по какой мы шли первоначально. А по бокам улиц стояли совершенно одинаковые в плане строения, с единообразными дверными проемами. Очевидно, эта часть города строилась по строгому архитектурному плану.
Под конец наших работ в предыдущем году мы продвинулись от площади по улице на юг почти на столько же, на сколько от северной башенки до площади. Я уже прикидывал, что мы увидим в конце отрезка — продлится ли симметричная планировка и перед нами окажется еще одна мощеная площадь или же градостроители придумали что-то совсем другое. То, что мы увидели на самом деле, оказалось для меня полной неожиданностью.
…Итак, мы снова открываем полевой сезон на Бахрейне. Я стою на крепостном валу выше склада португальских пушечных ядер, спиной к пробуждающемуся лагерю, лицом к восходящему солнцу, и вижу, как рассеивается морской туман, окутавший за ночь прошлогоднюю траншею и отвалы. Начинается новый год экспедиционных работ.
Глава шестая
РОМАНТИКА АРХЕОЛОГИИ
Третий год был богат событиями: мы выдержали осаду в португальской крепости, было пройдено семь слоев городища, и наконец-то определилось место курганов в обретающей четкие контуры доистории Бахрейна[23]. Шейх Сульман подарил нам арабские костюмы, и в этом же году мы впервые совершили вылазку в материковую Аравию. Выше уже говорилось, что именно в это время мы построили экспедиционный лагерь.
Лагерь внес разительные перемены в наш образ жизни. Прежде мы каждое утро выезжали на объекты, а вечером возвращались в город к электричеству и холодильникам, в комнаты с деревянными полами, с белеными потолками и стенами, со стеклянными окнами, коврами и мягкой мебелью. Ели европейскую пищу в ресторанах нефтяной компании — пищу, призванную напоминать выходцам из Англии и США об их родине. Теперь мы жили на макушке нашего главного археологического объекта. Полы — земляные, крытые циновками из пальмовых листьев; стены и потолки — из тех же листьев. И мы постоянно ощущали воздействие погоды. В наших маленьких комнатках лицо спящего обдувало ветерком, который без труда проникал через плетеные стены. Нас будили переливы просочившихся сквозь щели в стенах и потолке солнечных лучей. Мы умывались в тазах холодной водой из расположенного во дворе круглого бака, и большинство членов экспедиции махнуло рукой на бритье. На кухне персидский повар, получивший в помощь двоих парней из местной деревушки, быстро убедился, что эти странные новые господа вовсе не жаждут получать на завтрак яйца и бекон, предпочитая поглощать неимоверное количество кофе и горы хлеба с джемом шести различных сортов. Сидя утром за нашим длинным столом, мы слышали, как первые «кули», прибывая, здоровались друг с другом и со сторожем и разбирали сложенные у ограды лопаты и корзины. Пока барбарская бригада набивала сумки фруктами, хлебом, сыром и отбирала. чертежные доски, нивелиры, шесты, бечевку, совки, Юнис, или П. В., или я в сыром утреннем воздухе возле рва старались пробудить к жизни один из «лендроверов». Каждый день кто-нибудь из нас отвозил бригаду в Барбар и пригонял машину обратно; к этому времени у крепости работа уже разворачивалась полным ходом.
Перекличка давно произведена, и из раскопов бесконечной чередой поднимаются корзины с землей, которую высыпают в тачки и везут на отвал. Рабочие уже поют (они пели с утра до вечера), и возле каждого раскопа старейший член бригады разводит костерок, чтобы были уголья для кальяна, который вскоре начнет регулярное шествие по кругу. В лагере тишина. Юнис на другом «лендровере» уехал в город покупать продукты, шестидюймовые гвозди, карандаши и щетки. Повар печет на кухне дневную порцию свежего хлеба и кекс к чаю. Его юные помощники без особого старания подметают пол в столовой. В углу двора, под натянутым брезентом, Джасим отмывает добытые накануне черепки и раскладывает их на циновках для просушки в ярких солнечных лучах. Примерно каждые четверть часа из-за разрушенного крепостного вала появляется Хасан с двумя ведрами воды на коромысле для пополнения бака возле кухни; воду поставлял родник па краю телля.
Около десяти часов — перерыв. Мелкие торговцы из окружающих деревушек быстро поняли, что наши шестьдесят рабочих — прекрасный рынок сбыта, и прилежнее всего навещал нас булочник. Ежедневно к теллю подъезжала запряженная осликом тележка с грузом пшеничных пресных лепешек, лепешек с тмином и ярко окрашенных сладостей, и все работы прекращались на полчаса, пока наши рабочие запасались хлебом, печеньем и липкими сластями. В лагерь выпить еще чашку кофе поднимались археологи, обычно с полученными в дар от рабочих ломтями толстых сладких лепешек.
В полдень наши арабы, все — правоверные мусульмане, прерывают работу для молитвы. Наиболее ревностные опускаются на колени лицом к Мекке и вершат ритуал под водительством Сульмана бин Юсуфа, статного старца, который не славится большим рвением в работе, зато он — мулла в своей деревне. После короткой молитвы они завтракали. Мы быстро усвоили, что лучше не застревать в раскопах, а поскорее подниматься в лагерь, пока длится молитва, иначе арабы, сидящие на корточках вокруг котелков с рисом и овощами, станут приглашать нас разделить с ними трапезу. Приглашение это — чистая формальность, и правила хорошего тона предписывают отклонить его, но нашего скудного запаса арабских слов еле-еле хватает на то, чтобы облечь отказ в подходящие к случаю учтивые обороты. Тем более что трапеза, приготовленная рабочими на кострах, выглядит куда заманчивее, чем еда, расставленная поваром на столе в нашей столовой. Там свежий хлеб окружен пестрым сборищем небрежно вскрытых банок с тушенкой, сардинами, моллюсками и печеночным паштетом. Редко кто прикасается к этим консервам, и нас выручают крутые яйца и местная зелень — салат, помидоры и лук из садов наших деревенских друзей. Кстати, особенно рассиживать за столом не приходится, потому что через полчаса работа возобновляется. Мы много раз пытались убедить рабочих делать часовой перерыв на ленч, но они предпочитают побыстрее управиться с едой и вечером закончить работу на полчаса раньше. Многие из них живут довольно далеко, до дома больше часа ходьбы или езды верхом на ослике. Так что в половине пятого работа прекращается и к лагерю тянется череда тружеников с инструментами и с корзинами, в которых сложены черепки.
23
«Доистория», «доисторический период» — этот термин впервые появился во Франции в 1833 г. для обозначения эпохи развития человечества, предшествующей появлению письменности. Он имеет широкое хождение и в современной зарубежной археологии, где большинство исследователей использует его только в узком, хронологическом значении слова — для наименования «дописьменного» периода. Однако в советской исторической науке термин «доистория» не употребляется в виду его неточности и расплывчатости. Во-первых, появление письменности как рубеж между «доисторией» и «историей» хронологически не одновременно для разных стран, и, следовательно, конец «доистории» будет приходиться в разных странах на разное время. Во-вторых, этот термин в политическом и общефилософском смысле носит обидный и уничижительный оттенок в приложении к множеству бесписьменных племен и народностей нашей планеты: получается, что у них не было и нет своей истории. —