Прошло две тысячи лет — столько же, сколько отделяет Юлия Цезаря от наших дней, — и современники Александра Великого увидели эту стену покинутой и разрушающейся. Впрочем, со стороны пляжа она по-прежнему возвышалась в рост человека и больше. С внутренней стороны песок, вероятно, уже захлестывал край стены, укрыв в своей толще двухтысячелетние руины, но снаружи она все еще круто вздымалась над грудой камня и мусора — всего, что осталось от ее верхней части. Люди эллинского периода использовали эти камни в качестве строительного материала для своих домов, причем внутренняя облицовка разрушенных бастионов служила задней стеной их жилищ.
Мы «путешествовали» назад во времени, приближаясь к той поре, когда была построена стена. И мы «достигли» этой поры даже раньше, чем я ожидал. Нам встретились следы пожара. В этом слое обычный песчаный грунт оказался черноватым от дыма и угольков. И в этом слое мы нашли пузатые горшки с орнаментом «цепочка». Они были врыты в землю по горло, а выступавшие верхушки — отбиты. В горшках лежала обгорелая черная масса. Мы обрадовались — вот и образцы, которые можно датировать, определив содержание радиоактивного углерода. (Радость была преждевременной, потому что в горшках явно имелась сильная примесь битума или еще какого-то древнего материала. Когда образцы исследовали в Копенгагенской лаборатории на С-14, получились совершенно невероятные даты: от девятнадцати до тридцати шести тысяч лет.)
Идя по следам пожара в сторону городской стены, мы обнаружили, что она кончается на этом уровне и слой продолжается под ней. И когда раскоп по ту сторону стены достиг того же уровня, мы увидели тот же слой, с такой же «цепочечной» керамикой.
Это уже не археология, а история. Некий город, принадлежавший людям «цепочечной» культуры и, по-видимому, не обнесенный стеной, был уничтожен пожаром. Тот же народ (существенного разрыва в стиле керамики нет) вернулся после бедствия и отстроил город заново, обнеся его на сей раз трехметровой стеной. Право же, было бы очень интересно датировать эти события методом С-14…
Так или иначе, с внутренней стороны стены, как раз над слоем со следами пожара, помещался локальный слой беловатого пляжного песка. Очевидно, когда начали воздвигать стену, здесь была небольшая яма. Чтобы выровнять поверхность под кладку, строители заполнили яму песком, принесенным в корзинах с берега. В этом-то песке Хасан бии Хабиб и нашел третью печать. И показал ее мне, не сдвигая с места.
Третья печать внесла еще большую путаницу, ибо она опять-таки представляла новый тип. То есть общее сходство было налицо, никто не стал бы оспаривать родство всех трех печатей, найденных нами в этом году. Но эта печать оказалась поменьше, всего чуть более сантиметра в поперечнике, и вырезана из черного стеатита. Высокая шишечка сзади была украшена двойной гравированной линией и обрамлена совсем узкой полосой, и на лицевой стороне изображен не бык, а козел (возможно, газель). Над этим рисунком — второй козел и звезда.
Я снова принялся строить догадки на чрезвычайно зыбкой статистической основе. Возможно, перед нами чисто хронологическое развитие стиля: от маленьких черных печатей к более крупным светло-серым (обе с высокой шишечкой) и далее к печати с низкой шишечкой, украшенной окружностями. Разумеется, требовались еще находки, чтобы подтвердить или опровергнуть это построение. А пока мы вроде бы могли утверждать, что на Бахрейне преобладали круглые печати, хотя этот признак был общим для всех наших находок.
Слой песка, в котором лежала третья печать, оказался удивительно щедрым на «мелкие находки». Толщина — всего около пятнадцати сантиметров, площадь— неполных два квадратных метра, а между тем мы нашли в нем два осколка небольших стеатитовых мисок (оба с тем же гравированным узором в виде окружности с точкой в центре, какой мы видели на «поздних» печатях), три крохотных бирюзовых бусины и половину бусины покрупнее из полупрозрачного красновато-коричневого камня, в котором мы опознали сердолик. Песок изобиловал маленькими зелеными конкрециями. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что это — кусочки меди. Окисляясь, они окрасили и спаяли вместе прилегающие песчинки. Удивительно! Может, в ту пору, когда строился город, весь песок на пляже вот так же изобиловал кусочками меди, осколками резных каменных мисок, бусинами и печатями? И если это так, то почему?
Дальше об этом раскопе особенно рассказывать нечего. Мы продолжали копать. Углубились еще на метр с лишним, прошли слои «цепочечной» культуры, затем серый песок, достигли скального основания и остановились…
Я отвел много, может чересчур много, места рассказу об этом раскопе у городской стены. Правда, это был мой «личный» раскоп. Я наблюдал его больше, чем остальные. И печати несомненно явились гвоздем сезона.
В целом горстка вещиц, собранных на протяжении десяти метров одной из улиц города I и города II в толще нашего телля и выставленных теперь на обозрение жителям Бахрейна вместе с гораздо более впечатляющими предметами, открывала широчайшие перспективы. Эти вещицы объединял один общий фактор: все они были из материалов, которыми не располагал Бахрейн. Стеатитовые печати и, возможно, миски могли быть изготовлены на. Бахрейне, но сам стеатит не был бахрейнским. Он мог попасть на остров из разных мест, потому что стеатит отнюдь не редкий минерал. Его можно найти в горах Ирана и Омана и во многих более удаленных районах. Медные рыболовные крючки и множество кусочков необработанной меди — также неизвестного происхождения… Мы знали, что медь, по всем данным, добывалась в Омане, но ее можно было также получить из Индии или из иранского Луристана. Слоновая кость более определенно указывала на Индию[33]. Однако не исключались и другие источники. А вот сердоликовая бусина могла прибыть на Бахрейн только из Индии; другие области с известными месторождениями сердолика — Центральная Европа и Южная Америка — отпадали. Говоря о материале, лишь один предмет мог быть бахрейнского происхождения, но как раз тут мы могли уверенно сказать, что он иноземный. Маленький правильный куб из полированного кремня с длиной стороны чуть меньше двух сантиметров мы опознали с первого взгляда. Это была гиря, широко употреблявшаяся в городах долины Инда и более нигде.
Вместе эти предметы свидетельствовали, что в «бар-барский» период и ранее Бахрейн вел широко разветвленную торговлю. Чего и следовало ожидать, если Бахрейн на самом деле был Дильмуном.
Я подробно говорил о клинописных текстах, отражающих факт исторического существования Дильмуна и его связей с Месопотамией. Привел также тексты, показывающие, что Дильмун фигурирует как священная страна в мифологии Шумера и Вавилонии. Но есть еще третий род клинописных документов, которые касаются Дильмуна и заслуживают пристального рассмотрения. Речь идет о дошедших до нас многочисленных табличках с данными о торговле между Месопотамией и Дильмуном.
Снова необходимо вспомнить, как нам посчастливилось, что повседневная переписка месопотамцев велась на материале, не боящемся воздействия столетий. Через четыре тысячи лет не останется никаких письменных свидетельств (да и косвенные вряд ли сохранятся), говорящих о размахе сделок лондонского «Ллойда» или какой-нибудь нью-йоркской пароходной компании. А в городах Двуречья контракты и документы о грузах, квитанции и текущая корреспонденция — все это писалось на глине. Причем не следует забывать, что статистически до нас дошла лишь очень малая часть всего написанного, да и сохранившиеся образцы нельзя считать достаточно показательными.
Во время раскопок месопотамского города все усилия, естественно, направлены на самые главные сооружения — укрепления, храмы, дворцы. Здесь можно ожидать богатые находки, наиболее яркие данные о превратностях истории, чередовании правителей, завоеваниях и восстановлении разрушенного. Тут сосредоточены важные исторические тексты, летописи царских деяний, документы о закладке и реставрации храмов, кирпичи с именами правителей, повелевших осуществить то или иное строительство. В библиотеках храмов и дворцов найдутся ритуальные тексты, псалмы и религиозные поэмы, которые помогают гак много узнать о верованиях и мифологии народов Месопотамии.
33
Здесь автор не совсем прав. Сердолик добывался и на самом Аравийском полуострове, например в горах Северного Йемена (см.: Л. Н. Котлов. Йеменская Арабская республика. М., 1971, с. 85). —