«Не могут сравняться два моря [аль-бахрейн]: это — сладкое, пресное, приятное для питья, а это — соленое, горькое; из каждого вы питаетесь свежим мясом и извлекаете украшения, в которые облекаетесь. И ты видишь там суда, рассекающие, чтобы вы могли искать Его милости, — может быть, вы будете благодарны!»
Знаменательно, что здесь и впрямь идет речь о море соленом и море пресном, но в том и другом ловят рыбу, и по обоим плавают суда; явно не сохранены следы предания о подземном море. Только слова об украшениях, «в которые вы облекаетесь», позволяют предположить, что пророк подразумевал промысел жемчуга в Персидском заливе.
Второе упоминание в суре «Различение» (сура 25, стих 55) подводит нас ближе к цели:
«И Он — тот, который предоставил путь двум морям [аль-бахрейн]. Это приятное, пресное, а то — соль, горькое. И устроил между ними препону и преграду нерушимую».
Здесь мы видим — возможно, искаженный — пережиток вавилонского представления о подземном море, и географическое наименование Бахрейн вполне могло отражать это представление, дожившее до времен ислама[44]. Но самые интересные размышления вызывает третий пример. Слово «бахрейн» появляется здесь в начале длинного рассказа в суре «Пещера» (сура 18, стихи 59–81), который стоит привести целиком:
«И вот сказал Муса своему юноше: «Не остановлюсь я, пока не дойду до слияния двух морей [аль-бахрейн], хотя бы прошли годы».
А когда они дошли до соединения между ними, то забыли свою рыбу, и она направила свой путь, устремившись в море.
Когда же они прошли, он сказал своему юноше: «Принеси нам наш обед, мы испытали от этого нашего пути тяготу».
Он сказал: «Видишь ли, когда мы укрылись у скалы, то я забыл рыбу. Заставил меня забыть только сатана, чтобы я не вспомнил, и она направила свой путь в море дивным образом».
Он сказал: «Этого-то мы и желали». И оба вернулись по своим следам обратно.
И нашли они раба из Наших рабов, которому Мы даровали милосердие от Нас и научили его Нашему знанию.
Сказал ему Муса: «Последовать ли мне за тобой, чтобы ты научил меня тому, что сообщено тебе о прямом пути?»
Он сказал: «Ты не в состоянии будешь со мной утерпеть. И как ты вытерпишь то. о чем не имеешь знания?»
Он сказал: «Ты найдешь меня, если угодно Аллаху, терпеливым, и я не ослушаюсь ни одного твоего приказания».
Он сказал: «Если ты последуешь за мной, то не спрашивай ни о чем, пока я не возобновлю об этом напоминания».
И пошли они, и когда они были в судне, тот его продырявил.
Сказал ему Муса: «Ты его продырявил, чтобы потопить находящихся на нем? Ты совершил дело удивительное!»
Сказал он: «Разве я тебе не говорил, что ты не в состоянии будешь со мной утерпеть?»
Он сказал: «Не укоряй меня за то, что я позабыл, и не возлагай на меня в моем деле тяготы».
И пошли они; а когда встретили мальчика и тот его убил, то Муса сказал: «Неужели ты убил чистую душу без отмщения за душу? Ты сделал вещь непохвальную!»
Он сказал: «Разве я не говорил тебе, что ты не в состоянии будешь со мной утерпеть?»
Муса сказал: «Если я спрошу у тебя о чем-нибудь после этого, то не сопровождай меня: ты получил от меня извинение».
И пошли они; и когда пришли к жителям селения, то попросили пищи, но те отказались принять их в гости. И нашли они там стену, которая хотела развалиться, и он ее поправил. Сказал Муса: «Если бы ты хотел, то взял бы за это плату».
Он сказал: «Это — разлука между мной и тобой. Я сообщу тебе толкование того, чего ты не мог утерпеть.
Что касается судна, то оно принадлежало беднякам, которые работали в море. Я хотел его испортить, ибо за ними был царь, отбиравший все суда насильно.
Что касается мальчика, то родители его были верующими, и мы боялись, что он обречет их переносить непокорность и неверие. И мы хотели, чтобы Господь дал им взамен лучшего, чем он, по чистоте и более близкого по милосердию,
А стена принадлежала двум мальчикам-сиротам в городе,
и был под нею для них клад, а отец их был праведен, и пожелал Господь твой, чтобы они достигли зрелости и извлекли свой клад по милости твоего Господа. Не делал я этого по своему решению. Вот объяснение того, чего ты не мог утерпеть»[45].
Эта встреча Мусы с одним из «рабов господа» пространно комментировалась и разъяснялась в многочисленных рассказах сподвижников Мухаммада, рассказах, которые собирались в первые десятилетия после его смерти. А в последних говорится, что рабом господа, встреченным Мусой у «слияния двух морей», был не кто иной, как Хидр (Аль-Хидр), коему посвящено файлакское святилище[46]. И будто бы Аль-Хидр прежде был визирем Зу-л-Карнайна (т. е. «Двурогого»), и он испил из источника жизни, чему обязан тем, что жив поныне и будет жить до судного дня.
«Двурогим» арабы обычно называли Александра Великого, возможно, потому, что голову Александра, как мы видели, часто изображали в окружении солнечных лучей. Но если предположить, что Коран здесь подразумевает встречу Мусы с визирем Александра Великого, вся хронология Корана летит кувырком, ибо Александр жил тысячелетием раньше Мусы. Так, может быть, Зу-л-Карнайн — какое-то другое лицо? Если так, найдется не один кандидат. Вавилоняне и шумеры часто изображали своих богов рогатыми или облаченными в двурогие шлемы. Гильгамеша в начале его эпических странствий, когда он путешествовал вместе с Энкиду, обычно тоже описывают рогатым. Сам Энкиду был не просто рогатым, а представлял собой полубыка-получеловека. Тут к месту указать, что сразу после приведенной цитаты из суры «Пещера» Коран повествует, что Зу-л-Карнайн дошел до заката солнца, а потом до восхода солнца, где возвел из металла преграду против великанов Иаджуджа и Маджуджа, — нечто подобное происходит и во время странствий Гильгамеша и его спутника, человеко-быка. Но если Зу-л-Карнайн — Гильгамеш, или Энкиду, или некий вавилонский бог, кто же тогда Аль-Хидр? Факт обретения им бессмертия позволяет отождествить его с Ут-напиштимом-Зиусудрой.
Словом, если быль последовательными, мы вправе усмотреть в Двурогом — Энки, бога, знаменитого тем, что он сражался за человечество против чудовищ, а в его визире Аль-Хидре — Зиусудру, которого Энки спас от потопа. Но в таком случае человек, обращающийся к Аль-Хидру, чтобы познать его тайну, и не преуспевающий в этом, — не Муса, а Гильгамеш. Похоже, перед нами вариант предания о Гильгамеше, несколько отличный от вавилонской и шумерской версий, причем на место героя Гильгамеша, забытого во времена Мухаммада, Коран ставит известного каждому арабу Мусу.
Как бы ни было на самом деле, весьма примечательно, что человек, обретший бессмертие, ассоциируется в древнейшем арабском тексте с «местом соединения двух морей», а место, ныне называемое «два моря», связывали во времена Вавилона с единственным человеком, получившим бессмертие.
Соблазнительно усмотреть на этом рисунке файлакской печати борьбу человека со змеем за бессмертие
Во второй половине дня мы снова пришли к святилищу Аль-Хидра и с холма смотрели на доу, идущие к Эль-Кувейту со стороны устья Шатт-эль-Араб. Мы говорили о виденных в тот день двух надписях. Современное святилище, у которого мы стояли, и храмы с принадлежащими им надписями разделял временной интервал в два тысячелетия. Словно верстовые столбы на ничем больше не обозначенной дороге указывали они путь назад, к древним богам Дильмуна.
А впрочем, вырисовываются еще какие-то приметы. Повесть об Аль-Хидре в Коране записана людьми, по времени более близкими к храму Артемиды, чем мы. А в промежуток между храмом Артемиды и храмом Ин-зака укладывается датировка жертвоприношений змей в Бахрейнском дворце, ясно свидетельствующих, что предания о Гильгамеше и утраченном Цветке Бессмертия тогда еще не были забыты.
44
Упоминание «двух морей» в Коране к названию «Бахрейн» никакого отношения не имеет. Наименование «Бахрейн» действительно по-арабски значит «два моря». Однако происхождение этого названия не ясно. «Существует предположение, что в древности воды Персидского залива покрывали часть Восточной Аравии и Бахрейн, ныне расположенный вблизи побережья, раньше отделялся от него широким морским проливом» (см. «Страны и народы. Зарубежная Азия». М., 1979, с. 329). —
46
Хидр (Аль-Хидр) — «зеленый человек»; представляется весьма шатким сопоставление аль-Хидра с Утнапишти-Зиусудрой, предлагаемое Дж. Бибби. —