В нашем уголке Бурайми снова настал мир и покой, который царил здесь более четырех тысячелетий со времен предыдущей строительной лихорадки. Мы снова принялись копать — без помощи грейдеров и экскаваторов — наш древний символ престижа, до странности похожий на «карусели» вдоль новой дороги. Не зная его подлинного назначения, мы сначала просто называли этот памятник «круглым сооружением».
Мы его обнаружили в 1962 г., когда впервые приступили к раскопкам в Бурайми. Главной нашей целью было исследовать могилы, которые шейх Зайд показал нам в предгорьях Джебель-Хафит, и за два года мы раскопали двадцать семь курганов. Они совершенно отличались от гробниц Умм ан-Нара, а также от курганов Бахрейна. Здесь перед нами были сравнительно аккуратные каменные пирамиды с погребальной камерой внутри, напоминающей по форме пчелиный улей. Короткий ход, ведущий снаружи в образованный безрастворной кладкой склеп, позволял предположить, что камеры предназначались для нескольких захоронений, но они были основательно разграблены. Лишь в одном случае мы могли более или менее уверенно заключить, что в камере помещалось по меньшей мере два захоронения.
Именно этот курган принес наиболее богатые находки it материал для вероятной датировки.
В Абу-Даби мы столкнулись с той же проблемой, что на первых порах на Бахрейне. Археологически мы находились в terra incognita, для которой не была разработана никакая хронология. В Кувейте годилась наша бахрейнская хронология, потому что поселения на Файлаке представляли ту же цивилизацию, что поселения на Бахрейне. Но Абу-Даби явно не был бахрейнской колонией. Подобно тому как керамика Умм ан-Нара ничуть не походила на «барбарскую», так и сосуды из хафитских курганов в оазисе Бурайми не имели ничего общего с бахрейнскими (да и с керамикой Умм ан-Нара тоже).
Здесь мы нашли горшки с острым ребром вокруг ту-лова (так называемые «окиленные» сосуды) и с плоским фланцевидным венчиком. Сами по себе они не поддавались датировке. Зато найденный нами в кургане № 20 вместе с двумя горшками, тремя бронзовыми мисками и орнаментированным стеатитовым блюдом бронзовый меч был нам знаком. Меч — короткий, всего 42,5 сантиметра, с плоской рукояткой, имеющей выемки с обеих сторон для крепления деревянных зажимов. В месте соединения головки и клинка — два полукруглых выреза, а под ними, в верхней части клинка, — выпуклый орнамент в виде двух концентрических кругов. Подобные мечи известны на Ближнем Востоке. Их находили на севере Сирии, в Южном Туркестане, но чаще всего — в Луристане на северо-западе Ирана, где они встречаются вместе со знаменитыми луристанскими бронзами — украшениями в «зверином стиле» и предметами конской сбруи, — которые исследователи связывают с появлением в середине II тысячелетия до н. э. говоривших на индоевропейском языке воинов на боевых колесницах. Таким образом, найденный нами меч как будто позволял датировать курганы Бурайми примерно 1300 г. до н. э. Но тут возникает вопрос, к решению которого мы пока нисколько не приблизились: как мог такого рода меч попасть в Бурайми? Было ли это результатом торгового обмена или же племена, вторгшиеся во II тысячелетии в Иран, прошли дальше и через Ормузский пролив проникли в Восточную Аравию?
Во всяком случае, теперь у Омана начала вырисовываться доистория[54]. Мы располагали двумя четкими привязками: «культурой Умм ан-Нар» на побережье (около 2Б00 г. до н. э.) и хафитскими курганами в Бурайми (примерно на тысячу лет моложе). Однако можно ли основывать гипотезы на столь зыбкой почве? Названные пункты разделены дистанцией в полтораста километров; была ли между ними историческая связь? Может, селение на Умм ан-Наре служило совсем недолго колонистам с другой, иранской стороны Персидского залива: пожили здесь несколько десятков лет и удалились, не вступая в контакт с коренным населением внутренних областей. Если вообще в ту пору кто-то жил в этих областях.
«Круглое сооружение» внесло в этот вопрос ясность. В 1962 г. один из людей шейха Зайда возил к нему Кнуда Торвильдсена и Арне Торстейнссона. Оно располагалось в противоположном от курганов конце оазиса, между селением Хили и возвышающейся дальше на север первой грядой Маскатских гор, в окружении уже знакомых нам кустарниковых зарослей. С виду — нечто вроде маленького Стоунхенджа: неровное кольцо из больших каменных плит, причем только одна плита еще стояла на ребре, а все остальные лежали плашмя. Диаметр круга — около двадцати двух метров (у каменного кольца Стоунхенджа — тридцать семь метров), и составляющие его камни отличались внушительными размерами. Длина стоящего камня — сто восемьдесят сантиметров, высота — сто двадцать, а некоторые из упавших плит были еще больше. Первоначальная длина двух разбившихся на три части камней в противоположных концах Кольца Составляла без малого три метра; в центре у них было входное отверстие в виде округлого треугольника. Уже по этому признаку мы предположили, несмотря на различия в конструкции, что перед нами гробница такого же вида, как на Умм ан-Наре.
Это предположение подтвердилось в следующем году, когда Ене Оруп и Вагн Колструп провели предварительное исследование, одновременно раскапывая хафитские курганы — по одному в день. Поверхность низкого холмика, на котором лежали большие плиты, была усеяна черепками знакомой нам по гробницам Умм ан-Нара серой и красной посуды с черной росписью. А в 1964–1965 гг. Ерген Лунд раскопал все сооружение.
Серая посуда с росписью и врезными узорами из «круглого сооружения» в Бурайми (гробница умманнарского типа); правда, подвесной сосуд внизу слева — из красной глины. У этих сосудов есть четкие параллели на Умм ан-Наре и в Иране
Работы в Бурайми производились в «полсезона», что на практике редко означало больше месяца. Разбивка лагеря на Умм ан-Наре, свертывание его для переброски в Бурайми, окончательная упаковка и отправка ящиков с материалами — все это происходило на побережье, и сами раскопки на Умм ан-Наре всегда затягивались на более долгий срок, чем было предусмотрено. На Бурайми всякий раз оставалось слишком мало времени.
В эти годы характер наших работ на Умм ан-Наре изменился. Мы уже перестали копать гробницы, перешли на городище на низком гребне метрах в ста К востоку от некрополя. Больших надежд на это городище мы не возлагали. У нас даже не было уверенности, что оно относится к одному периоду с гробницами. К тому же местами проступала голая скала — стало быть, мощность пласта невелика. Начали копать на южном конце гребешка, где на поверхности просматривались очертания каменных стен постройки с одним помещением.
Конструкция нехитрой на первый взгляд постройки поразила нас своей добротностью. Защищенная почвой часть стен состояла из известняковых блоков на растворе; высота кладки здесь достигала метра. Далее мы обнаружили два дверных проема, причем из помещений за ними был ход еще и в другие комнаты. В общем до конца сезона нашему взору предстал большой каменный дом площадью около трехсот квадратных метров, с семью прямоугольными помещениями, шириной три и длиной до десяти метров. Нам пришлось пересмотреть свое представление о примитивных рыболовах предысторического Абу-Даби. Во всей столице княжества не нашлось бы столь роскошной постройки, исключая дворец шейха.
В последующие два года (те же годы, когда раскапывалось «круглое сооружение» в Бурайми) мы раскопали еще два участка городища на Умм ан-Наре — в центре и на северном краю. В обоих случаях нам встретились добротные просторные каменные дома. Естественно, они были наполнены мусором, и он позволил нам узнать побольше об этом неожиданно внушительном селении и его жителях.
Прежде всего мы установили, что именно они сооружали гробницы: в домах лежала та же расписная керамика, что и в курганах. Но когда траурное шествие направлялось на кладбище, родичи покойного уносили из дома самые красивые сосуды. Изящные изделия, которыми изобиловали захоронения, в жилищах попадались нам редко, здесь преобладала более грубая, толстостенная керамика, черепки широких сосудов с отогнутым верчиком, украшенных иногда нехитрой черной росписью, иногда волнистыми ребрами.
54
Древняя история, или, как называет Дж. Бибби, «доистория», Омана была, конечно, известна ученым, хотя и в общих чертах, и раньше, до работ датской экспедиции. «Исключительно благоприятное географическое положение Омана, расположенного на стыке путей, соединяющих древнейшие цивилизации бассейнов рек Нила, Тигра, Евфрата и Инда, способствовало тому, что уже в IV тысячелетии до н. э. на побережье Омана возникли порты, в которых сосредоточилась вся посредническая торговля между этими районами. В Омане были построены, вероятно, впервые в истории человечества относительно крупные парусные корабли, способные совершать дальние переходы… В III тысячелетии до н. э. моряки Омана (тогда Макана) доставляли в города Шумера диорит, медь и золото Аравии, строевой лес Индии…» (см. СИЭ, т. 10. М., 1967, с. 543).
В начале I тысячелетия до н. э. в Оман переселилось из Йемена племенное объединение Ямани, установившее свое господство над местным населением. В результате значительно упрочились связи Омана с цивилизованными областями Юго-Западной Аравии, ускорилось сложение оманской государственности, новый импульс в развитии получила экономика страны. Однако опустошительные нашествия персов и набеги воинственных бедуинских племен привели к тому, что к середине I тысячелетия и. э. Оман переживал явный упадок. В III в. н. э. Оман вошел в состав Арабского халифата. —