То и дело нам попадались ямы с водой там, где кто-то из наших предшественников продавил соляную корку. Мы осторожно огибали такие участки, не располагая даже сомнительным преимуществом в виде колеи, утрамбованной другими машинами. Когда пересекаешь соляную топь, опасно уходить в сторону от проторенного пути. Все же мы отклонились от него километрах в 30 к северу от Укайра, где рассчитывали без труда отыскать следы былой оросительной системы. Не тут-то было! Мы попали в лабиринт песчаных холмов с кустарниками и участками солончака, которые прибавили нам хлопот, и очень быстро заблудились. Наши вездеходы то и дело зарывались по ступицу в песок, так что весь отряд в составе 20 с лишним человек должен был толкать застрявшую машину. Кажется, только семилетний Майкл был счастлив: в своем детском саду он никогда не видел такой замечательной песочницы.
С трудом пробившись обратно к полосе солончаков на востоке, мы осторожно двинулись через них, пока не вышли снова на укайрское шоссе.
Развалины Укайра занимают куда большую площадь, чем нам показалось с воздуха. Шагая к берегу через солончак по верху северной стены, я где-то далеко-далеко видел обозначающую юго-западный угол разрушенную башню (явно недавней постройки), и мои друзья-кладоискатели, которые направились к ней каждый своим путем, казались совсем маленькими. Возле узкого пролива впереди моя стена оканчивалась береговой башней. От башни, как и от стены, выступали на поверхности всего один-два ряда кладки. За проливом стояли дома из глиняных кирпичей и желтая крепость нынешнего селения. Широкая кладка под моими ногами состояла из кораллоподобного конгломерата, который жители стран Персидского залива добывают в отлив на морском дне и называют фарушем. Еще одна несообразность — как и то, что городская стена пересекала солончак. Я вспомнил, как накануне мы, идя вдоль городской стены Таджа, остановились перед солончаком. Похоже, что на месте всех нынешних солончаков не позже, чем две тысячи лет назад, была вода… Но тогда здешняя стена не может быть равна возрастом городской стене Таджа. Кроме того, в городе «эллинского» периода на Бахрейне и в храмовом городе времен Селевкидов на Файлаке фаруш не применялся. Там кладка состоит из блоков известняка. Я спустился со стены и пошел через все городище к юго-западной башне.
По пути я набрал полную сумку черепков, которые утвердили меня в моих выводах. А осмотр материала, собранного другими членами отряда, убедил нас всех в справедливости заключения, к которому склонялись и мои спутники. Большинство из них участвовало в поездке в Тадж, где мы нашли черепки, статуэтки и обломки «курильниц», датируемые теми самыми веками, на которые приходился расцвет Герры. Окажись здесь та же посуда и те же изделия, мы тотчас узнали бы их. Ничего подобного тут не было. Черепки глазурованной керамики и желтой посуды с резным орнаментом, осколки кольцевых поддонов и кувшинов с ручками — типично исламский набор. Разумеется, как и на Бахрейне, исламский город мог возникнуть поверх города времен Селевкидов, и в таком случае исламская керамика должна преобладать. Здесь нам вообще не попалось ничего более древнего. Конечно, негативные свидетельства мало что доказывают. И значительная часть города погребена высокими дюнами, под которыми могло скрываться более древнее поселение. Во всяком случае, город, чьи следы обнаруживались на поверхности, не был Геррой. А если Герра кроется под песками, то дюн, не говоря уже о барханах, в этом краю предостаточно… Так что Герра по-прежнему оставалась для нас затерянным городом.
Таким городом остается она и по сей день. Много событий произошло в археологии Саудовской Аравии после нашей первой разведки в декабре 1962 г., но Герра с ее золотыми и серебряными кладами и с домами, инкрустированными слоновой костью и драгоценными камнями, все еще ждет своего открывателя.
В 1963 г., возвратившись в Данию, мы написали официальную бумагу, с просьбой позволить нам распространить наши исследования на Саудовскую Аравию. Тогда в стране не было учреждения, занимающегося древними памятниками, и наше ходатайство осталось без внимания. Однако в том же году учредили комиссию, которой поручили рассмотреть вопрос об организации департамента, заведующего древностями Саудовской Аравии.
В 1964 г. я снова посетил Дахран, теперь уже вместе с П. В. Мы еще раз осмотрели Тадж. И побывали на острове Тарут.
Годом раньше я рассмотрел с воздуха в центре города, расположенного посредине острова, маленький крутой телль, увенчанный развалинами замка. Теперь мы увидели его с земли: он выглядел чрезвычайно многообещающим — и совершенно недоступным. На редкость крутой, да к тому же с трех сторон подходы к нему преграждали дома, буквально встроенные в телль, так что их задние стены смыкались верхней гранью с его склонами. Когда же мы попытались подойти к теллю с четвертой, вроде бы более открытой стороны, горожане решительно завернули нас назад, объяснив, что это харам — «запретное место», предназначенное для женщин, там они моются и стирают. На женщин нам смотреть не дозволялось.
Отыскав узкий проулок между домами с дозволенной стороны телля, мы поднялись по крутому голому склону и оказались между крышами домов и подножием мощных стен разрушенного замка наверху. И я сразу же подобрал осколок венчика нашей типичной «барбарской» керамики. Весь телль был усеян хорошо знакомыми, красными ребристыми черепками. Мы вновь оказались в Дильмуне.
Но мы ничего не могли предпринять. У нас не было ни разрешения, ни времени на раскопки. Даже будь у нас разрешение, время и деньги, все равно мы не представляли себе, как приступить к работе на таком неприступном объекте. Собрав сумку черепков в доказательство того, что здесь в самом деле находится памятник «барбарской» культуры, а стало быть — древнейший из найденных пока в Саудовской Аравии городов, мы вернулись в Дахран.
На другой день мы проехали 500 километров, отделяющих Дахран от саудовской столицы Эр-Рияда. Комиссия все еще разрабатывала свои рекомендации насчет изучения древностей. Судя по тому, что нас просили прочесть на историческом факультете университета лекцию о нашей работе в странах Персидского залива, интерес к археологии продолжал расти.
Шоссе до Эр-Рияда было в отличном состоянии. Селений по пути нам не встречалось, движение небольшое, и наш американский лимузин покрыл это расстояние за четыре часа. Сначала мы мчались между бесчисленными грядами барханов, потом спустились по скалистому уступу и наконец пересекли протянувшуюся на 150 километров равнину, покрытую гравием. Полвека назад другой датский исследователь, Барклай Раункер, проделал обратный путь от Эр-Рияда до Укайра с верблюжьим караваном за две недели. Мы видели его зарисовки Эр-Рияда — обнесенный стеной крохотный город с возвышающейся над глинобитными домиками большой крепостью, кругом — пальмовые рощи. В наши дни от старого города уцелела лишь крепость — национальный памятник: с ее захвата Абдул-Азизом ибн Саудом в 1908 г. началось покорение саудовцами почти всей Аравии. Вокруг цитадели выросла современная столица с широким проспектом, вдоль которого разместились особняки министерств, состязающиеся друг с другом в архитектурном великолепии.
В большом и вполне современном лектории я рассказал о десяти годах археологических изысканий вдоль восточных границ Саудовской Аравии. Многочисленная аудитория — студенты и преподаватели — слушала внимательно, после чего начались вопросы и обсуждение. Целый час мы говорили, по сути дела, на одну тему: как наладить археологические исследования в самой стране. Не приходилось сомневаться, что, во всяком случае, молодое поколение очень хотело, чтобы мы распространили наши изыскания на Саудовскую Аравию.
Летом того же года мы снова направили ходатайство саудовскому правительству. И снова не получили даже подтверждения, что оно дошло до адресата. Но когда в 1965 г. я прибыл с Бахрейна в Дахран, чтобы выступить с очередной лекцией для сотрудников «Арамко», мне сообщили, что в рамках министерства просвещения учреждено Управление древностей.