Третий шурф помещался намного восточнее, вблизи юго-восточного угла телля. До сих пор мы копали только западную половину холма, и новый шурф находился метрах в 300 от ближайшего предшествующего раскопа. Мы заложили длинную траншею на склоне телля с таким расчетом, чтобы она пересекала линию, на которой нам в двух предыдущих шурфах встретилась городская стена. И мы обнаружили стену, но не нашу старую знакомую. Эта стена была поуже «барбарской», хотя и достаточно солидной (ширина 180 сантиметров), чтобы играть роль укрепления. С внешней стороны у подножия находился гласис — уклон, призванный помешать атакам с штурмовыми лестницами. С внутренней стороны мы прошли на всю глубину стены 4 метра жилого слоя, изобилующего касситской керамикой. Итак, перед нами была касситская стена, и похоже, что касситский город превосходил по площади своего предшественника. Нам пришлось пересмотреть свои умозаключения насчет касситов.
Этому способствовали и работы, произведенные в то же время в центре телля. С каждым сезоном «дворец» расширялся; ежегодно раскопки добавляли ему три — четыре новых помещения. И мы начали склоняться к мысли, что называть эту конструкцию «дворцом» — натяжка. Ибо было похоже, что перед нами два смежных «дворца», что само по себе звучит несообразно. Мы обнаружили по меньшей мере два раздельных входа с каменными порогами весом до двух тонн, и глухая стена разделяла два комплекса помещений. Для частных жилищ эти комплексы были очень уж велики; облицовка со стороны улицы поражала высоким качеством. В первом «дворце» рядом с вестибюлем — молельня с алтарем, именно там (справа от главного входа), где помещались молельни в домах Ура, датируемых 1800 гг. до н. э. В смежном «дворце» был очень большой, искусно спланированный зал с двойными дверями в каждом конце и посредине боковых стен, который мы сразу же окрестили «тронным залом». В обоих «дворцах» было по меньшей мере три уборные с двумя или тремя глиняными отделениями «восточного» типа — не многовато ли для сугубо частного дома? И пусть это были не дворцы, во всяком случае, здесь явно жили весьма знатные и состоятельные горожане.
Мы продолжали ломать себе голову над датировкой этих зданий. Они не могли быть моложе зарытых под полом «ванн-саркофагов» (их число достигло уже 4), которые мы датировали примерно 650 г. до н. э. Но насколько они старше? В 1962 г. мы заложили траншеи в полах, чтобы датировать нижележащие слои и получить хронологические границы. И встретили тут касситов.
Под полом восточного «дворца» мы сразу же наткнулись на массивные стены из тесаного камня, почти вдвое превосходившие толщиной (немногим меньше метра) стены самого «дворца». Пройдя около них вглубь примерно с метр, мы обнаружили цементный пол. Дальнейший ход наших траншей выявил контуры большого прямоугольного здания с симметричной внутренней планировкой: по 5 маленьких квадратных комнат с обеих сторон узкого центрального двора.
Если лежащее выше здание определенно было жилым, то это столь же несомненно жилым не было. Никаких молелен, «тронных залов», уборных — просто ряд одинаковых помещений с выходом в длинный центральный зал или двор. И если люди, покинувшие верхнее здание, все унесли с собой, то содержимое нижней постройки осталось на месте. Причина была совершенно ясна: касситское здание подверглось пожару. Стены были черны на высоту более полуметра над полом (верхняя часть кладки, видимо, торчала над руинами, и ее отмыли дожди), и на полу лежал слой черного обуглившегося материала, местами толщиной до полуметра. В этих помещениях явно хранились большие количества органического вещества, и по меньшей мере в двух из них шла речь о финиках, поскольку большую часть материала составляли финиковые косточки.
Археологи всегда рады пожарам. Людям редко уда-etc» спасти содержимое горящего здания, и мало кто потом станет рыться в золе, отыскивая поврежденное огнем имущество. Поэтому, раскопав сгоревшее жилище, мы рассчитываем обнаружить большую часть несгораемого материала. Где огонь, там и уголь, а уголь поддается датировке по остаточному содержанию радиоактивного изотопа С-14. До сих пор нам не везло в поисках материала для радиокарбонной датировки. После добытых мною трех образцов из разоренного города I, которые из-за примеси битума дали совершенно фантастические даты, мы все надежды возлагали только на обуглившееся дерево, а этот материал оказался великой редкостью. Теперь же финиковые косточки из касситского здания дали нам уголь без примесей, и мы наполнили им полиэтиленовый мешочек. После надлежащего исследования в следующем году мы получили ответ от радиокарбонной лаборатории в Копенгагене (К-827). Раскопанное нами здание сгорело в 1180 г. до н. э., с возможным отклонением плюс-минус НО лет.
Эта дата нас вполне устраивала. Как бы вы ни были уверены в идентификации (мы нисколько не сомневались, что наша «касситская» керамика не просто похожа на касситскую посуду Месопотамии, а тождественна ей), приятно получить независимое подтверждение ваших выводов. Касситский период в Месопотамии продолжался с 1700 по 1200 г. до н. э. Стало быть, здание, на которое теперь мы вышли, привязывалось к самому концу касситского периода. Тем самым сузились хронологические границы для нашего «дворца». Он был построен после 1180 г., но раньше 600 г. до н. э. Эти рамки согласуются с ассирийским и нововавилонским периодами в Месопотамии, подтверждая наше предположение, что город V — резиденция Упери, правившего около 710 г. до н. э.
Запасы фиников, хранившиеся в «касситском» здании, позволяли судить о его назначении. Очевидно, это был склад или пакгауз; возможно, он принадлежал купцу. Впрочем, вряд ли стоит спешить с выводами, исходя из содержимого склада. Хотя два документа касситского периода из Ниппура указывают, что Дильмун в ту пору экспортировал финики, и хотя «дильмунские финики» высоко ценились в Вавилонии, это еще не значит, что мы раскопали торговый склад. Несомненно, финики, как и в наши дни, были также основным продуктом потребления внутри страны.
Мы располагаем некоторыми свидетельствами того, чем занимались в этом здании, притом свидетельствами особого рода, какие нам до тех пор почему-то не встречались, а именно: мы нашли 6–7 поврежденных табличек с клинописью.
В месопотамских раскопах глиняные таблички с клинописью настолько обычны, что иракские законы предусматривают непременное участие в любой экспедиции специалиста по эпиграфике, владеющего навыком дешифровки. Среднее количество табличек на каждый раскопанный дом составляет там от 6 до 7; в храмах и дворцах их обычно сотни, а в исключительных случаях — Десятки тысяч. Мы не нашли ни одной таблички в храме под Барбаром, не было их также ни во «дворце», ни в домах у северной стены Кала’ат аль-Бахрейна. Трудно поверить, чтобы жители Дильмуна не владели грамотой; нам оставалось заключить, что они писали не на глине, а на менее прочном материале, который истлел за прошедшие тысячи лет. Но в касситский период, видимо, кто-то все-таки писал на глине, притом на вавилонском языке. Конечно, не исключено, что склад принадлежал вавилонянину — иноземцу со своими обычаями и своей речью. В самом деле, первая найденная нами табличка явно содержала учебный текст. На ней записаны вавилонские пословицы, и мне сразу вспомнились англоязычные учебные тексты, которые можно увидеть на конторке всякого честолюбивого араба, служащего в английской фирме. Может быть, перед нами вещь, принадлежавшая честолюбивому дильмунцу, служившему в вавилонской фирме? Работа над остальными табличками продолжается. Они слишком повреждены, чтобы их можно было быстро прочитать, но в одной из них как будто перечисляются отпущенные товары, что подтверждает нашу гипотезу насчет склада.