— В этой комнате вы почти весь день будете с солнцем, — мечтательно произнес он. — Жалко, обои темные.
И стряхнул пепел на начищенный сосновый паркет.
— Хорошо, мистер Суин, — произнесла Кристи самым резким тоном, на который была способна. — Думаю, мы увидели достаточно.
— Хорошо, — отозвался Суин, но с места не сдвинулся. Застыл, созерцая парусиновый гамак, подвешенный между столбиками террасы.
— Мы вас нагоним внизу, вы не против? — спросил Дэниэл. — Дайте нам минутку, мы все между собой обсудим. Ну, сами понимаете… еще немного осмотримся. Спешка тут неуместна, верно?
Суин нервно сглотнул; хрящи его ушей и затылок вновь зарделись от гнева. Дэниэл чувствовал: Суину самому хочется остаться без посторонних здесь, в этой спальне, поразмыслить обо всех своих ошибках, о том, что его терзает. Остаться, а клиентов выставить. Кристи крадучись подошла к Дэниэлу и прижалась к нему: бедром к бедру, щекой к плечу. Дэниэл обнял ее за плечи, нащупал слегка вздутую кожу в месте, где лямка бюстгальтера врезалась в плечо.
— Вы же знаете, спальня — это очень важно, — произнесла каким-то глухим голосом Кристи.
Суин, призадумавшись, затянулся сигаретой. Он пристально смотрел на клиентов. Но, как и в прошлый раз, ярость вдруг отхлынула. Суин бессильно кивнул.
— Я буду внизу, — сказал он. — Не торопитесь, ребятки, оставайтесь здесь столько, сколько вам надо.
И вышел, но по дороге остановился у груды грязного белья, выдернул из нее громадные трусы незабудкового цвета с кружевной отделкой и затолкал в набитый карман. Дэниэл и Кристи услышали, как он топает по лестнице, а еще через мгновение — скрип раскрывшейся дверцы шкафа.
— За серебром полез, — заметил Дэниэл.
— Дэниэл, что нам делать?
Дэниэл пожал плечами и сел на неприбранную постель.
— Надо моим родителям позвонить, — рассуждала Кристи. — Они хорошо знают Боба. Может, подскажут, как с ним обходиться, когда он такой.
— Кому-кому, а нам не стоит смотреть на него свысока, — проговорил Дэниэл. — Поздно!
Кристи взглянула на него, оскорбленная и озадаченная столь настойчивыми попытками уязвить ее в самое больное место.
— Как можно сравнивать! — воскликнула она. — Господи! Только потому, что мои родители…
— Глянь-ка, — Дэниэл тем временем копался в ящике туалетного столика. Кроме упаковки пастилок от кашля «Рикола», серебряного полицейского свистка и маленького тюбика с интимным гелем популярной марки он нашел поздравительную открытку в розовом конверте, надписанном лаконично — «Обезьянке». Вынул открытку, на лицевой стороне которой страстно обнимались монохромные Грета Гарбо и Джон Гилберт. Поздравление было написано от руки: «Я оступился и упал — пал к твоим ногам, любимая. Герман». Дэниэл перечитал текст и в некотором недоумении передал открытку Кристи. Она взяла ее, неодобрительно сморщив нос.
— Герман, — прочла она. — Герман Силк?
— Видимо, он оказывает дополнительные услуги.
— Должно быть, он продает собственный дом как агент, — предположила Кристи и села на кровать рядом с Дэниэлом. — У них так принято?
— А почему нет? Многие агенты по недвижимости продают и собственные дома тоже.
— Ну да…
Дэниэл показал Кристи тюбик с гелем:
— Может, он хотел сказать: «Я поскользнулся и упал»…
— Дэниэл, положи это, где взял. Я тебе серьезно говорю, — Кристи махнула рукой в сторону нижнего этажа. — Ты что, ему подражаешь?
Они негодующе уставились друг на друга. Дэниэл встал. И вдруг захотел Кристи. Захотел повалить жену на кровать и отжарить до ломоты в костях, пока вся спальня не пропитается дымным ароматом ее волос. Но разве он посмеет — в чужом доме, на чужой кровати! На такое его не хватит. А она тем более не сможет. Они оба — ипохондрики, истовые коллекционеры квитанций и чеков на покупки, подписчики «Вестника потребителя», на автостраде они непременно выбирают крайнюю правую полосу, водопроводную воду фильтруют, крупных рисков избегают, на роликах без шлема и наколенников не катаются. И все же их осмотрительность — «Сама осмотрительность», думал сейчас Дэниэл, глядя, как вздымается и опадает веснушчатая грудь Кристи, — жалкая иллюзия, тонкое одеяльце, в которое они закутываются, чтобы не так больно было напарываться на последствия ошибок. А ошибок и он, и она поодиночке наделали немало. Вся эта гипотетическая предусмотрительность не помешала им выбрать в супруги друг дружку: добровольно, без корыстных побуждений, в присутствии трех сотен человек Кристи согласилась до гроба связать свою жизнь с мужчиной, к чьему прикосновению ее вагина оставалась безразличной и сухой, а Дэниэл допустил, чтобы в нем всю жизнь видели надоедливую обузу, сто шестьдесят фунтов мертвого веса; для Кристи он — лишь волосы, что набиваются ей в рот, локти, что упираются ей в ребра, горячее дыхание, обжигающее ей ноздри.