— Далеко ли до вашей деревни? — спросил Даан.
Один даяк оценивающе взглянул на нас.
— Два часа для даяка, — сказал он, — четыре — для белого.
Решено было отправиться на место; даяки согласились проводить нас и отнести багаж. Мы быстро сгрузили аппаратуру, захватили немного одежды и пищи. Даяки аккуратно уложили все в корзины. Сабран остался на борту «Крувинга» присматривать за Бенджамином и другими животными, а мы двинулись с проводниками вдоль берега в лес.
Вскоре я понял, почему даяки накинули нам лишние два часа хода: лесная тропинка тянулась сквозь заболоченный лес, местами но самым настоящим топям. Озерца помельче мы пересекали вброд, а трясину приходилось преодолевать, балансируя на шатких, скользких жердочках. Частенько, когда мы ступали на них, нога уходила по щиколотку в мутную воду. Даяки почти не замедляли шага и шли через препятствия словно по шоссе; мы же продвигались со всей осторожностью, боясь потерять равновесие, и робко нащупывали ногой невидимое бревно, прекрасно понимая, что одни неверный шаг — и мы провалимся в глубокое болото.
До поселка даяков добрались за три часа. Общинный дом здесь выглядел более обветшалым, чем тот, что мы видели раньше; настил вместо дощатого был бамбуковый, помещение не делилось на комнаты: семьи теснились за хрупкими ширмами. Дом был явно перенаселен. Жильцы высыпали нам навстречу. Даяки выделили нам угол, где можно было сложить вещи и переночевать. День клонился к вечеру, мы приготовили ужин: отварили рис на камельке возле дома. К концу трапезы уже стемнело. Мы свернули куртки, положили их под голову и улеглись.
Я вполне могу проспать на жестких досках, но засыпать я привык в тишине, хотя бы относительной. Между тем общинный дом не думал успокаиваться. По всем углам рыскали собаки, отчаянно взвизгивая, когда их прогоняли пинками. В висящих на стенах клетках громко голосили и кукарекали бойцовые петухи. Недалеко от нас группа мужчин была поглощена какой-то азартной игрой: они крутили на жестяном подносе волчок, опуская на него половнику кокосового ореха и громко выкрикивая ставки. Совсем рядом громко распевали женщины, стоя вокруг странного прямоугольного сооружения, покрытого свисающей с балок тканью. Часть домочадцев, не обращая внимания на весь бедлам, преспокойно спали, сгрудившись кучками, — кто растянувшись на полу, кто привалившись к стене, а кто просто сидя, поджав колени и положив голову на руки.
Пытаясь спастись от гама, я достал из рюкзака запасную рубашку и натянул ее на голову. Это несколько приглушило шум, зато стали отчетливо слышны звуки, шедшие непосредственно из-под подушки. Подо мной, визжа и хрюкая от удовольствия, рылись в отбросах между сваями несколько дурнопахнущих свиней. Пружинистый бамбуковый настил трещал и кряхтел, когда по нему топали босые пятки обитателей дома. Каждый раз, когда кто-то проходил мимо, мое тело вздымалось и опадало, а пол так трещал, что казалось, я сейчас рухну прямо на свиней. Создавалось впечатление, что мне наступают на голову. Впрочем, это было недалеко от истины, поскольку через меня то и дело перешагивали.
К счастью, тявканье, кудахтанье, болтовня, крики, пение, хрюканье и визги постепенно слились в сплошной, монотонный гул, и я каким-то чудом умудрился заснуть.
Утром я встал с тяжелой головой, все тело ныло и ломило, как будто по мне проехал каток. Вместе с Чарльзом и Дааном мы отправились умываться к речушке метрах в ста от дома. Там уже плескалось множество голых людей — отдельно мужчины, отдельно женщины. Мы уселись на солнышке на чистых деревянных подмостках, болтая ногами в прозрачной воде. Наш проводник уже искупался и ждал нас.
На обратном пути я обратил внимание на новую хижину под соломенной кровлей. Под ней лежало длинное темно-коричневое бревно, на одном конце которого была вырезана человеческая фигура. Рядом был привязан огромный буйвол.
— Зачем это? — спросил я, указывая на бревно.
— В доме мертвый.