Индуна сдвинул щит к плечу и прошел мимо. Он был так высок, что Робин пришлось задрать голову, чтобы посмотреть на него. Походка его была упругой и уверенной. Мускулистая спина блестела, словно покрытая черным бархатом, высокие перья на головном уборе покачивались, боевые трещотки на лодыжках шелестели при каждом шаге.
Он быстро прошел через пролом в колючей изгороди, и Робин знаком велела капралу-готтентоту взять штык «на караул» и шагнула в сторону, пропуская индуну.
Окинув лагерь быстрым взглядом, индуна сразу все понял и рассмеялся.
— Ваши носильщики разбежались, — сказал он. — Эти шакалы машона за день пути чуют запах настоящего мужчины.
Робин прошла за ним в лагерь и спросила с непритворным гневом:
— По какому праву вы вторглись в мой крааль и напугали моих людей?
Индуна обернулся к ней.
— Я человек короля, — сказал он, — и иду с королевским поручением. — Словно бы это объясняло все.
Индуна по имени Ганданг был сыном Мзиликази, короля и верховного властителя матабеле и всех подчиненных им племен.
Его мать происходила из древнего рода Занзи, пришедшего с юга, но она была младшей женой, и поэтому Ганданг не мог надеяться унаследовать отцовский престол.
Однако он был в числе отцовских любимцев. Мзиликази, не доверявший почти никому из сыновей и ни одной из сотен своих жен, верил этому сыну, не только потому, что тот был красив, умен и бесстрашен, но и потому, что он строго соблюдал законы и обычаи народа и не раз доказывал преданность своему отцу и королю.
За это, как и за другие заслуги, Ганданг был отмечен многими почестями, о чем свидетельствовали кисточки из коровьих хвостов на руках и ногах. В двадцать четыре года он стал самым молодым индода, удостоенным венца индуны и места в высоком совете народа, где к его голосу внимательно прислушивались даже седые старцы.
Если предстояло разрешить трудную задачу или надвигалось тяжелое сражение, стареющий король, изуродованный подагрой, все чаще и чаще обращался к высокому стройному юноше.
Поэтому, узнав о предательстве одного из индун, командовавшего пограничными отрядами на юго-восточном участке полосы Выжженных земель, Мзиликазн, не долго думая, призвал Ганданга, самого верного сына.
— Бопа, сын Баквега, предатель.
Отдавая приказ, отец снизошел до того, чтобы разъяснить его, — это было знаком благоволения к Гандангу.
— Поначалу он, как и было приказано, убивал нарушителей, пересекших границу Выжженных земель, но потом в нем выросла жадность. Он не убивал их, а захватывал, как скот, и продавал на запад португальцам и арабам, а мне сообщал, что они мертвы. — Старый король пошевелил распухшими ноющими суставами, понюхал табаку и продолжил: — Бопа стал жаден, и люди, с которыми он торговал, тоже жадны, поэтому он начал искать для торговли другой скот. По собственному почину он втайне начал совершать набеги на племена за пределами Выжженных земель.
Стоя на коленях перед отцом, Ганданг ахнул от изумления. Это противоречило законам и обычаям: племена машона, жившие за границей Выжженных земель, были «королевским скотом», и совершать набеги на них дозволялось только по приказу короля. Чтобы кто-то узурпировал власть короля и захватывал принадлежавшую ему добычу — это был худший вид измены.
— Да, мой сын, — кивнул король, видя ужас Ганданга. — Но его жадность не знала границ. Он жаждал безделушек и барахла, которые приносили ему сулумани, и, когда «скота» из племени машона стало недоставать, он обратился против собственного народа.
Король замолчал, храня выражение глубокой печали. Хоть он и был деспотом, чья власть не знала границ, хоть и были жестоки его законы и суд, все-таки в пределах этих законов он оставался справедливым человеком.
— Бопа посылал ко мне гонцов с обвинениями против наших соотечественников, некоторые из них принадлежали к благородному роду Занзи. Одних он обвинял в предательстве, других — в колдовстве, третьих — в расхищении королевских стад, а я слал к Бопе гонцов с приказами убить виновных. Но он их не убивал. Они уходили по дороге, которую Бопа проложил на восток. Теперь тела этих людей не будут погребены в нашей земле, и дух их вовеки будет скитаться, не находя пристанища.
Это была ужасная участь. Король опустил подбородок на грудь и задумался. Потом вздохнул и поднял голову. Отец говорил голосом, высоким, как у женщины, и трудно было представить, что он принадлежал могучему завоевателю и воину, не знающему страха.
— Обрати копье против предателя, сын мой, а когда убьешь его, возвращайся ко мне.
Ганданг хотел ползком удалиться, но король мановением пальца остановил его.
— Когда убьешь Бопу, ты и те из амадода, кто будет с тобой в этом деле, можете войти к женщинам.
Этого разрешения Ганданг ждал много лет. Это была высочайшая привилегия — право войти к женщинам и взять жен.
Он воздал хвалу отцу и, пятясь, ползком удалился из королевских покоев.
Потом Ганданг, преданный сын, совершил то, что было приказано отцом. Он пронес копье возмездия через всю страну матабеле, через Выжженные земли, и нес его по Дороге Гиены, пока не встретил предателя. Тот возвращался с востока, груженный вожделенной добычей.
Они встретились в ущелье среди гранитных холмов, менее чем в дне пути от места, где Ганданг нашел Робин Баллантайн.
Импи Ганданга Иньяти (буйволы) в головных уборах из страусовых перьев и юбках из хвостов циветты, вооруженные пятнистыми черно-белыми щитами из бычьих шкур, окружили надсмотрщиков, отобранных из лучших воинов импи Бопы Инхламбене (пловцы). Работорговцы красовались в плюмажах из перьев белой цапли и юбках из обезьяньих хвостов, их боевые щиты были обтянуты красно-коричневыми бычьими шкурами. Но правда была на стороне Иньяти, и, совершив быстрый джикела (охват), они смяли растерянных, провинившихся надсмотрщиков. Битва длилась всего несколько ужасных минут.
Молодой воин сам вступил в бой с седовласым, но мощно сложенным Бопой. Это был коварный боец, покрытый шрамами, он пережил тысячи таких стычек. Их щиты, черно-белый и коричневый, сталкивались с грохотом, каким сопровождается бой быков. Они боролись за преимущество, и вот Ганданг, более молодой и сильный, ловким приемом зацепил край коричневого щита Бопы и откинул его в сторону, обнажая бок противника.