Директора слушали Уильяма Моффата с каменными лицами.
Дядя продолжил свою речь, намекнув, что Оливер Уикс, редактор газеты «Стандард», защитивший девушку от попыток руководства больницы Сент-Мэтью лишить ее права на медицинскую практику, наверняка заинтересуется причинами, по которым Общество отвергло заявление Робин.
Директора насторожились, внимательно выслушали Уильяма, тихо посовещались, одобрили заявление, откомандировав девушку в еще одну миссионерскую организацию, которая, в свою очередь, отослала дочь Фуллера Баллантайна в трущобы промышленного севера Англии.
Как им обоим вернуться в Африку, придумал ее брат Зуга.
Он прибыл из Индии в отпуск уже став майором индийской армии — это звание он заслужил на поле боя — и заслужив репутацию хорошего солдата и умелого командира, весьма многообещающего, если учесть его возраст.
При этом Зуга так же клял свою судьбу, как и Робин. Подобно отцу, словно одинокие волки, они не умели подчиняться авторитету и следовать жесткой регламентации. Несмотря на блестящее начало военной карьеры, Зуга уже успел нажить в Индии могущественных врагов и сомневался, что его будущее связано с этим континентом. В нем, как и в Робин, не угас пытливый дух, и после многолетней разлуки они приветствовали друг друга с теплотой, какую редко выказывали в детстве.
Зуга повел сестру ужинать в «Золотой кабан». Это было так необычно для ежедневного распорядка Робин, что она выпила второй стакан кларета, повеселела и оживилась.
— Ей-Богу, до чего ж ты у меня симпатичная, сестренка, ты даже не представляешь, — сказал он. В последнее время брат привык поминать Бога всуе, и, хоть поначалу это неприятно резало слух, Робин быстро привыкла. В трущобах, где она работала, доводилось слышать и другие выражения. — Ты слишком хороша, чтобы прожить всю жизнь среди этих старых ведьм.
Настроение беседы мгновенно изменилось. У нее наконец хватило духу довериться брату и излить ему свои горести. Он сочувственно слушал, взяв ее за руку, а она тихо, но с отчаянной решимостью говорила:
— Зуга, мне нужно в Африку. Я погибну, если не вернусь. Засохну и умру.
— Господи Боже, сестренка, зачем тебе Африка?
— Потому что я там родилась, потому что там моя судьба… и потому, что где-то там — папа.
— Я тоже там родился, — улыбнулся Зуга, и жесткая линия его губ смягчилась. — Но насчет судьбы не уверен. Ничего не имею против того, чтобы вернуться туда поохотиться, но искать отца… Тебе никогда не приходило в голову, что главной заботой папы всегда оставался только он сам — Фуллер Баллантайн? Трудно представить, что ты до сих пор питаешь к нему нежную дочернюю любовь.
— Он не такой, как другие, Зуга, его нельзя судить по обычным меркам.
— С тобой согласились бы многие, — сухо пробормотал брат. — Например, Лондонское миссионерское общество или Министерство иностранных дел. Но какой из него отец?
— Я люблю его! — с вызовом сказала Робин, — Сильнее я люблю только Бога.
— Ты ведь знаешь, что он убил маму. — Губы Зуги привычно сжались. — Взял ее с собой на Замбези в сезон лихорадки и убил так же наверняка, как если бы приставил пистолет к виску.
Печально помолчав, Робин признала:
— Да, он никогда не был ни хорошим отцом, ни любящим мужем, папа — мечтатель, первопроходец, светоч…
Зуга рассмеялся и сжал ее руку.
— И верно, сестренка!
— Я читала его книги, все его письма, все, что он писал маме или нам, и не сомневаюсь, что мое место там, в Африке, с папой.
Зуга тщательно пригладил густые бакенбарды.
— Тебе всегда удавалось меня зажечь. — Он заговорил снова, словно желая сменить тему: — Ты слышала, что на Оранжевой реке нашли алмазы? — Брат поднял стакан и принялся внимательно разглядывать остатки недопитого вина. — Ты и я, мы такие разные и все-таки в чем-то так схожи. — Он налил себе еще вина и, будто невзначай, обмолвился: — Сестренка, я в долгах.
Робин похолодела. Ее с детства учили бояться этого слова.
— Сколько? — тихо спросила она наконец.
— Двести фунтов. — Он пожал плечами.
— Так много! — выдохнула Робин. — Зуга, неужели ты играл?
Вот еще одно слово, которое ужасало девушку.
— Так играл или нет? — повторила она.
— Собственно говоря, играл, — рассмеялся Зуга. — И слава Богу. Иначе должен бы был тысячу гиней.
— Ты хочешь сказать, что играл и выигрывал? — Ее ужас немного утих, к нему стал примешиваться восторг.
— Не всегда, но очень часто.
Она внимательно посмотрела на него, точно видела впервые. Ему было всего двадцать шесть, но солидности и апломба хватило бы и для мужчины лет на десять старше. Перед ней сидел суровый, профессиональный солдат, закаленный в стычках на афганской границе, где его полк дислоцировался в течение четырех лет. Робин знала, что Зуга отличился в жестоких схватках с фанатичными горскими племенами. Доказательством тому служило его быстрое продвижение по службе.
— Тогда как ты оказался в долгах, Зуга? — спросила она.
— У большинства офицеров, с кем я служу, даже у младших, есть личные состояния. Я уже майор, и приходится вести определенный образ жизни. Мы охотимся, стреляем, устраиваем пирушки, играем в поло… — Брат снова пожал плечами.
— Ты когда-нибудь сможешь расплатиться?
— Могу жениться на богатой невесте, — улыбнулся он, — или найти алмазы.
Зуга немного отхлебнул, ссутулился в кресле, отведя взгляд, и торопливо продолжил:
— Я как-то читал книгу Корнуоллиса Гарриса — помнишь, каких мы видели зверей, когда жили в Колоберге?