Он прошел налево, мимо Южной лестницы, вступил в украшенный колоннадой зал, где на стенах по-прежнему висели нетронутые таблички, указывающие в сторону туалетов и кафе. Шолл обнаружил, что кричит. Это здесь, он на месте, он готов встретиться лицом к лицу с господином имаго, с командующим, с Рыбой Зеркала. Он помедлил, стараясь сосредоточиться на своем плане. Перед ним был Читальный зал, и Шолл, после нескольких глубоких вдохов, переступил порог.
Читальный зал. Круглое помещение, некогда бывшее сердцем библиотеки Британского музея, а впоследствии ставшее ничего не значащим центром музея. Многие полки уже давно опустели; остались только призраки книг. Внушительных размеров зал освещался луной сквозь застекленную крышу, но не благодаря лунному свету Шолл различал каждый контур, каждую завитушку в интерьере зала. Зал оформляли тени, лежавшие поверх теней, и Шолл мог разглядеть его весь в темном свете, изливавшемся из подвешенной в центре зала сущности, в свете невидимом, но убеждающем, уходящем от определенности: не открывающий себя, дающий лишь намек на свои формы, контролирующий свою цилиндрическую форму с кошачьей, рыбьей легкостью. Тигр. Рыба Зеркала.
Пристальное, недружественное внимание медленно обратилось к Шоллу. Он почувствовал себя более определенно, когда существо стало изучать его. В большей степени собой. И рассердился на это вдумчивое оценивание.
Он не мог дышать.
Вы тронете меня? — думал он.
Достаточно. Это было все равно что пробиваться сквозь лед, но он заставлял себя двигаться дальше. Шаг — вопреки страху. Он ради этого пришел. Он не пришел безоружным, чтобы лишь поглазеть. У него был план.
Они должны были знать. Вне всяких сомнений, им должна была быть известна правда. Так это была игра? Или они не помнили обо мне?
Долгое время после пленения имаго их мир нимало не был похож на ваш. Только там, где была вода, вещи имели совершенно иной облик, в иных измерениях. Очень долгое время. Но имперская власть амальгамы, отражение земли оставляли другому миру все меньше и меньше возможности для сохранения его инаковости. Места эстетики имаго становились меньше и малочисленнее. Область подражаний ширилась.
Находились способы уменьшения вреда. Когда в Риме одна женщина опрокинула зеркало, должна ли была вся вселенная имаго закачаться, как непрочный корабль? Там, где один человек глядит в тридцать окон, должны ли тридцать имаго быть связанными? Решения были найдены. Стратегии существуют даже в заключении.
Пусть зеркала, сами амальгамы движутся, раскачиваются между мирами. Пусть они изгибают пространство, чтобы один имаго мог расколоться, но всегда соответствовать одному из вас. От причудливости до точности.
Произошло изменение правил: от полной свободы, где царили случайные, произвольные и исключительно жестокие наказания, до структурных ограничений и полного отсутствия свободы. Все это стало необходимым при имперской власти зеркал. Сейчас я это вижу. Я это понял. Раньше я не знал. Перед лицом бездумной динамики зеркала была найдена новая стратегия, и она дала миру имаго определенный облик.
Когда я проник внутрь, прорвался сквозь амальгаму, то бросился на крутые склоны. Я отчаянно крутился, опасаясь, что сила тяжести швырнет меня обратно и заставит раскачиваться в воде на другой стороне.
Я остановился и вдохнул воздух зеркала. Я содрогнулся.
Я пошел вверх по тропе, пораженный ощущением земли под собой, цветом ночного неба, видом деревьев. Я шел очень медленно. Меня страшило то, что я мог обнаружить. Я цеплялся ногами за землю, я прислушивался к ветру. Я вышел из леса и направился к городу под названием нодноЛ.
Правое здесь — левое, а левое — правое, так показывают надписи «угород етипутсУ» и «тен адохВ», но во всех остальных отношениях город тот же. Нет ни одной самой малой части мира, которая была бы вне опасности от зеркал, поэтому имаго в конце концов уступили и создали отражение.
Когда я пришел — когда вернулся, хочу я сказать, хотя это не так, — то задержал дыхание. Казалось, что Лондон превратился в промокательную бумагу, и я иду сквозь нее.
Я бреду через Айлингтон (становится утомительным все время приводить его зеркальное название) и дальше, вдоль железнодорожных путей в сторону Кенсал-райз. Солнце восходит за моей спиной, не в той стороне неба. Я полагаю, что попал домой.
Это место больше походит на Лондон, чем Лондон нынешний: здесь нет изменений, нет проявлений имаго, нет признаков войны. Это место похоже на то, чем Лондон был. Нет пожаров. Есть только серый, безмолвный, заброшенный город, находящийся по ту сторону зеркала. Праздное подобие. Очень часто звук рождается только под моими ногами.