Он надежно упаковал трубку в твердый картонный цилиндр. По дороге к парку он сначала держал цилиндр очень крепко, но потом подумал, что со стороны это может показаться странным, и тогда он неторопливым и, как ему показалось, вполне естественным движением повернул голову, чтобы проверить, не следят ли за ним, ослабил хватку и понес цилиндр, небрежно помахивая им, пока ему не пришло в голову, что это уже чересчур, так ведь его могут и выхватить. Он был рад, когда впереди показались ворота парка, и, задержавшись возле них, нарочито долго возился с газетой, а сам, тем временем, положил цилиндр на землю и аккуратно придвинул его ногой к урне.
На следующий день Морли закончил определение стоимости, с которым возился уже давно. Он вышел с работы, пообедал и отправился домой, по дороге купил две новые книги в твердых переплетах, одну начал читать уже в метро. (Открыл с содроганием, однако внутри ничего не оказалось.) Раздумал идти домой, зашел вместо этого в кино, съел перед сеансом мороженое, фильм досмотрел до конца, до самых последних титров. Поужинал в пиццерии, выбрав столик на улице, где продолжал читать книгу, но ничего не помогало.
Чем бы он ни был занят, про себя он все время ждал. Представлял, как смотрители парка, дворники — или дворничихи — заинтересовавшись содержимым картонного цилиндра и улучив момент, когда никто не видит, вынимают его из кучи собранного мусора. Видел, как вскрывают цилиндр, распечатывают серую трубку и вытряхивают на ладонь содержимое, которое ему поручили доставить. Он знал, что зря беспокоится, но прошло уже много месяцев с тех пор, как он в последний раз получал такое задание. Наконец, через два дня, когда посылка уже должна была прийти туда, куда она направлялась, Морли вздохнул спокойно.
И поспешно втолкнул жизнь назад, в накатанную колею. Он, конечно, знал, что посылка эта не последняя, но был рад, что не психовал из-за нее слишком долго, как это случалось с ним иногда, а обошелся всего двумя днями. Раньше бывало хуже. Он так успешно справился с этим заданием, что, получив следующую инструкцию, был буквально в шоке.
Стоял октябрь, и Морли наслаждался запахами лондонской осени. В газетном киоске он купил копию «Стандард» и задержался возле шоколадок, глядя на низкокалорийную версию, которую он приучил себя притворно любить, как вдруг его обуял такой голод по настоящему шоколаду, что он схватил соседнюю плитку и, снедаемый чувством вины, торопливо заплатил. На ходу разорвал обертку. Первый кусок проглотил, не жуя, на втором его зубы уткнулись во что-то твердое, он споткнулся, остановился и уставился в мокрую тающую сладость, из которой на него глядело что-то холодное и темное.
…Он смотрел на шоколадку и думал: «Но я же хотел взять другую». Он уже давно перестал ломать голову над этим феноменом. Просто привык считать, что те, кто посылает ему инструкции, всегда лучше знают, чего он хочет.
В первые месяцы это его сильно тревожило, он представлял, как кто-то невидимый ходит за ним по пятам, присматривается к его покупкам и, наконец, исхитряется засунуть свое сообщение именно в ту вещь, над которой зависла его рука, но потом решил, что это невозможно. Вложения были уже внутри, когда он брал эти вещи, они ждали его.
Морли, сам зная, что это бесполезно, пытался, тем не менее, провести тех, кто таким образом выходил с ним на связь. В магазинах он по несколько секунд мешкал у какой-нибудь полки с товаром, протягивал руку, снова отдергивал; наконец, он хватал один предмет и уходил, но тут же круто разворачивался, возвращался, клал его обратно и брал другой такой же, рядом.
Не помогало. Недели, а то и месяцы он приносил домой невинные продукты, но, когда ИМ надо было что-то передать, укрыться от них было невозможно. Дважды замысловато изогнутые непрозрачные контейнеры попадались ему в вещах, которые он даже не планировал брать или вспоминал о них буквально в последнюю минуту: в баночке с майонезом, в рулоне пакетов для мусора.
Как-то раз Морли прожил несколько дней, питаясь продуктами только в прозрачных упаковках: в магазине он поднимал их к свету, вертел так и эдак, вглядывался в пластик или в стекло, убеждаясь, что внутри нет никаких вложений, и только потом покупал, но долго так не выдержал: очень хотелось есть.
В шоколадке было что-то вроде толстого стержня для ручки. Хорошо, что Морли его не перекусил.
ОСТАВИТЬ НА СИДЕНЬЕ В ПОСЛЕДНЕМ ПОЕЗДЕ ЮЖНОГО НАПРАВЛЕНИЯ НА ЛИНИИ ВИКТОРИИ МЕЖДУ СТАНЦИЯМИ ПИМЛИКО И ВОКСХОЛЛ, было выбито на нем. KMC. СВС.
Морли смотрел на приказ и чувствовал, как поднимается в нем ненависть.
На этот раз, выполняя указание, он даже не пытался отвлечься на посторонние мысли. Наоборот, как обиженный ребенок, которого заставляют делать то, чего он не хочет, он всю дорогу думал о том, что вот возьмет сейчас и напортачит. Со станции Воксхолл он направился прямо домой, где тут же засел за письменный стол и начал рисовать карту мест, где могут перехватить его посылку. Потом выстроил их в порядке возрастания потенциальной опасности.
Назавтра он позвонил на работу и сказался больным; два дня он просидел дома, глядя по телевизору новости. Полиция перехватила бомбу в Сирии; греческие врачи спасли жизнь двойняшкам; в Париже предотвращена забастовка багажных носильщиков; в Берлине пойман серийный насильник. «Это может быть что угодно», — думал Морли и еще внимательнее вглядывался в экран, ловя малейший намек в словах репортера или в фактах самого дела.
Разумеется, его дела могли скорее иметь отношение к тем тайным структурам, которые измеряют свой успех как раз числом историй, оставшихся неизвестными. Морли об этом знал. Знал, что никогда не узнает, а значит, попусту тратит время.
А еще он знал, что все эти пересылки, возможно, вообще ни с чем не связаны: не верил, но знал, что так вполне может быть.
Наверняка его задания важны. Он давно уже решил, что в них-то как раз и есть смысл. Это решение сразу изменило его отношение к поручениям, превратило его страх, доходивший порой до паранойи, в нечто похожее на гордость.
И дело было не в том, что ему до смерти надоели пустые бульоны, вода и белое вино, не поэтому он забросил свой эксперимент с прозрачными товарами: чем дальше, тем сильнее им овладевала тревога — вдруг у него и правда получится, вдруг он уже пропускает послания, а ведь этого нельзя делать, ведь от того, как он выполняет доверенные ему задания, зависит что-то важное.
Он никогда не верил, что вложения могут быть везде, что их получают и другие, только молчат. Нет, по каким-то неясным ему причинам в качестве посредника выбрали именно его. А тем, кто вступает с ним в контакт, нужна анонимность, уверенность, что за ними не следят. Отсюда и все их ухищрения, поэтому они и доверились ему, первому встречному.
Хотя нет, не первому встречному. Морли был уверен, что за ним следят, наблюдают с самого детства — только этим можно объяснить, почему выбрали именно его. Ведь они должны были убедиться, что он им подходит, что он их не подведет, что любопытство не побудит его вскрыть маленький контейнер и его содержимое не очутится в чужих руках, его руках.
Несколько дней спустя в хлебе он обнаружил еще одну серую палочку.
СПРЯТАТЬ ВОЗЛЕ урны У ВОСТОЧНОГО ВЫХОДА СЕНТ-ДЖЕЙМССКОГО ПАРКА, было написано на ней снова. KMC. СВС. Морли был в ужасе. Никогда раньше он не получал повторных инструкций. И захлопал глазами, ощутив ее корректирующий тон. К счастью, на этот раз он не поцарапал вложение.
«Та была с меткой от ножа, другие две — со следами моих зубов, еще одну я уронил, и от нее откололся кусочек. Но ведь они должны понимать, что рискуют, — думал он, в который уже раз перебирая аргументы, которые находил в спорах с самим собой. — Пусть не кладут их туда, где их можно повредить. Хотя, может быть, дело вовсе не в этом». Но его воображение услужливо продолжало рисовать картины, в которых некто, получив первое округлое вложение и заметив на нем дефект, отбрасывал его, не вскрывая, сомневаясь в том, что его содержимому можно верить. Шифр, ключ к тайному коду, который был внутри, использованию больше не подлежал, и кто знает, какая битва была проиграна из-за этого.