Морли замер. В очереди начинали проявлять нетерпение, но он не двигался с места. Позади него пожилой растафарианец обеими руками сжимал тубус с плакатом. Молодая мать суетилась над картонной коробкой, которая стояла на полу, возле коляски с младенцем. Какой-то подросток, сильно, как ему показалось, нервничая, ковырял упаковку большого футляра, который держал в руках.
— Извини, парень, может, ты… — начал кто-то, но Морли, не обращая внимания, продолжал смотреть на пакеты в очереди.
«Это мои коллеги, — подумал он и тут же добавил: — Это мои враги».
Его окружали люди из его собственной организации, или осколки этой организации, ренегаты, а то и противники, поставившие себе целью уничтожить его, добить Чечню, погубить экономику, то есть те, кого он должен остановить. «Они ничего не знают», — мелькнула у него мысль. Он единственный понимал, что прямо здесь, на этой вот почте, где они стоят в очереди, притворяясь, будто не замечают друг друга, поглядывают на часы, прислушиваются к бормотанию плейера и переминаются с ноги на ногу, между ними идет война. Но среди них наверняка есть и гражданские, и они тоже в опасности. Могут пострадать невинные люди.
Надо действовать осторожно.
«Осторожно». Морли сглотнул. Закрыл глаза. «Я его теряю».
— Парень, извини, очередь двигается…
— Проходи, парень…
«Что я делаю?»
Вдруг словно завеса спала с его глаз, и он увидел все ясно, как днем. Глядя на окружавших его тайных врагов, или друзей, или просто случайных попутчиков, Морли не мог взять в толк, как они его обманули, почему он купился на очевидную ложь неведомых соглядатаев, этих грязных мерзавцев, втянувших его в свои якобы добрые дела. У него перехватило дыхание. Он думал о том, сколько лет он работал на них, сколько сообщений, предметов, орудий или компьютерных кодов прошли через его руки за эти годы. Злость и отвращение к себе за то, что он свалял такого дурака, усиливались, но тут же им вдогон стало расти желание поскорее исправить то зло, которое он причинил. Конечно, он толком не представлял, во что ввязался, но решение принято, и назад он не повернет. Мухи сидят на трупах, спады уничтожают целые экономики, толпы людей бессильно беснуются на улицах.
— Парень…
Но Морли уже бежал к выходу, проталкиваясь через толпу, прижимая к себе свой ужасный пакет так, словно хотел собой заслонить от него всех.
«Нет, — думал он. — Нет».
Он держал диск над водой канала, над контейнером, полным бытовых отходов, над костром, разведенным на чьем-то участке, но, наконец, все же пришел с ним домой и положил его посреди стола, точно какое-то украшение.
«Больше я в этом не участвую, — думал Морли. — К черту», — думал он, не сводя глаз с контейнера. Поставил на него цветок. Пробовал одомашнить.
В ту ночь, когда зазвонил телефон, Морли испугался, но нисколько не удивился, услышав короткое сообщение, произнесенное таким сдавленным голосом, что он не разобрал ни возраста, ни пола говорившего.
— Это… — начал голос, прервался, сдерживая звук, и сказал: — Ты напрашиваешься на неприятности, — после чего раздался смех и гудки.
Несколько дней Морли не выходил из дома. Он хватался за нож всякий раз, когда звонили по телефону или в дверь, но все, похоже, кончилось тем звонком. «Так я и знал, — думал он и сам почти верил своим мыслям. — Они не стали бы угрожать мне, если бы были… на моей, на нашей стороне».
Ничего больше не приходило. Он поглядывал на диск. Тот пролежал под фарфоровым кашпо всю зиму.
Началась весна, Морли заботливо поливал цветок. В магазинах он еще долго вздрагивал, беря с полок продукты, но потом перестал. В них ничего не было. Он следил за событиями в мире и чувствовал, что ни в чем не виноват. Его уверенность в правильности своего поступка крепла.
К марту он почти успокоился. И когда однажды, вернувшись домой, он увидел выбитое окно, выброшенные из шкафов вещи и книги и пустоту там, где раньше стояли видео и музыкальный центр, то на миг даже решил, что это просто кража со взломом. Но посмотрел на следы и понял, что грабители метались из комнаты в комнату, словно ища чего-то.
Похоже, их спугнули, так что в кухне они пробыли совсем недолго. Диск был не тронут, листья разросшегося за зиму цветка надежно скрывали его от чужих взглядов. Да и вряд ли они ожидали найти его там. Морли почувствовал себя так, будто снова получил инструкцию, и сел на пол.
Полицейские отнеслись к нему сочувственно. Но дали понять, чтобы он ни на что особо не рассчитывал.
«Я ничего и не жду, — думал он. — Таких, как они, вам все равно не поймать. Да и пользы мне от вас никакой. Им я нужен».
— Это ограбление… оно… это… такое же, как все? — не удержался он от вопроса, и дежурный офицер кивнул и посмотрел на него внимательно.
— Да. Это… — Он пожевал губами. — Иногда люди из-за таких вещей очень расстраиваются. Хотите, я… Дам вам контакт человека, с кем можно поговорить. Психолога… — Морли чуть не расхохотался ему в лицо, до того неуместной в его случае показалась ему эта доброта.
«Ничем ты мне не поможешь, — думал он. — И никто не поможет». И гадал, что теперь будет, какова окажется плата за отступничество. «Я ни о чем не жалею, — свирепо твердил он про себя. — Я сделал бы это снова. Им больше не превратить меня в курьера, что бы они со мной ни делали».
Когда несколько дней спустя ему позвонил тот полицейский, Морли не сразу разобрал его слова, настолько неожиданным был их смысл.
— Мы его взяли.
Морли не мог взять в толк, как они так оплошали. Что это было: небрежность, спешка, некомпетентность нового агента? Он не понимал.
— Их что, поймали на перепродаже? — повторял он.
— Ага, — отвечал офицер. Они сидели в полицейской столовой. — С наркоманами всегда так — они знают, что работать надо под прикрытием и все такое, но… — И он вскинул брови, словно показывая, что трудно думать о деле, когда ты под кайфом.
Морли захотелось увидеть его, этого так называемого наркомана, которого они поймали, но ему не дали взглянуть на него даже через решетку в двери камеры. Сердце комом застряло у него в горле. Человек в комнатенке с зарешеченной дверью не шел у него из головы. Сидит себе на нарах — спокойный, незаметный, неброско одетый. И ждет, пока полиция получит распоряжение от какого-нибудь немыслимого адвоката или правительственного чиновника, министра, и его отпустят; или когда его без всяких запросов освободит полночный визитер, штурмом взяв участок. Почему-то Морли представлял задержанного мужчиной крупным, но не совсем здоровяком, медлительным типом, с лицом, которое не выдает ни его чувств, ни намерений. Морли не знал, смог бы он встретиться лицом к лицу с тем, кому было предписано его наказать, или нет.
«Зачем же ты попался?»
Узнать имя предполагаемого задержанного оказалось совсем не трудно. Одно слово офицерам, которые вели его дело, и он узнал, что подозреваемого скоро выпустят, — но потом, конечно, снова арестуют, заверили его, как только найдут его ДНК или пальчики (полиция придет еще раз, повторно снять отпечатки). Так что пусть мистер Морли не беспокоится, уговаривали они его.
Морли сам до конца не верил в то, что собирался сделать. Но жить так он больше не мог. Он ждал, когда настанет время, и с каждым днем пугался все сильнее. Он не хотел облекать свою мысль в слова, но знал, что, может быть, идет навстречу своей смерти.
«Как я его узнаю? — думал он и вспоминал фотографию, которую показал ему дежурный в участке. — Эти снимки всегда такие непохожие. Он там как я не знаю кто…»
И он стал размышлять, какая у того окажется походка: небрежная, легкая, забываемая и все же исполненная силы. «Надо быть очень осторожным…» — снова подумал Морли.