— Мы можем поговорить? — она бросила выразительный взгляд на соседей, которые навострили уши. Домой приглашать не хотелось, я взял ее под локоть, повел к детской площадке, где никого не было.
— Чего тебе? — спросил, отпуская ее. Лена поправила сумку на плече, неуверенно смотрела мне в глаза.
— Ты так неожиданно ушел. А потом не отвечал на мои звонки.
— А зачем отвечать? Я все прекрасно понял без слов. Не тупой.
— Ты все неправильно понял! — она протянула руки, хотела прикоснуться к груди, но я сделал шаг назад. Не хотел, чтобы она прикасалась ко мне. Ее карие глаза потемнели от боли. Боли? Странно было видеть это в ней, после случившегося.
— Лена, что я мог ТАМ не правильно понять? — иронично приподнял брови, изгибая губы в подобие улыбки. — Да ты даже не скрывала, что получаешь кайф от этого! Сколько их у тебя? Какой я по счету? — тихим шепотом бросал ей в лицо вопросы. Она вздрагивала. Ей видно было б легче, если орал, топал ногами, а не шипел, как змея, угрожающе раздуваясь, в любую минут готовый смертельно укусить. Именно так себя ощущал. — А может ты с каждого искала выгоду? Из всех оказался самым перспективным? Просто не особо понимаю мотивы твоего поступка. Увы, в Америку лечу я. Один. Без тебя. Как говорится, гуд бай бэби! — стал уходить от нее в сторону дома, не дожидаясь ответных реплик. Слушать какие-то объяснения, оправдания не было смысла. Точка была поставлена в то утро, когда увидел ее в постели с другим мужчиной. Предателей я не прощал, вычеркивал из своей жизни и больше не впускал, никогда не давал второго шанса оправдать доверие.
— Тебе вещи привезти? — крикнула Лена в спину, стоя на месте.
— Можешь себе оставить как сувенир, память обо мне, — ухмыляясь, ответил, обернувшись, посылая ей воздушный поцелуй. Она смотрела на меня долгим взглядом, я с трудом отвел от нее глаза, поспешил к подъезду. Дома никого не оказалось. Прислонился спиной к входной двери, сжал зубы. Внутренняя борьба между разумом и сердцем длилась не первый день. Аргументированные доводы, что человек, обманув один раз, обманет и второй раз, плохо воспринималось душой. Где-то внутри болело, рвало на части. Не раз просыпался в ночи, тупо смотря в потолок, перебирая воспоминания, как старые фотографии. Я ни с кем не разговаривал о расставании, мама попыталась пару раз мельком спросить, что случилось, я делал вид, что не слышал этих вопросов. Даже Борису не стал выговариваться, сухо обронил, что тема личной жизни закрыта. Теперь только работа. Желательно все двадцать четыре часа. Мне еще много времени потребуется, чтобы забыть смеющийся карий взгляд, манящие губы, упругость тела. Позже сотрутся даты, забудется имя, какие-то важные детали, только останется маленький рубец на сердце от предательства, как маленькая медалька за мужество пережитого.
Терпеть не мог проводы. Я не любил долгих прощаний. Меня напрягало ощущение какой-то грусти к оставленным местам, особенно бесило, если знал, что вернешься через некоторое время. Сейчас, глядя в родные, дорогие сердцу лица, действительно грустил. Я улетал в Америку, в Нью-Йорк, город, который станет для меня стартом новой жизни. Не сомневался, что все у меня получится, иначе не видел бы смысла данной поездки. Я осознал реальность происходящего окончательно, когда курьер принес документы. Когда позвонил Никита Викторович и проинструктировал о дальнейших действиях, когда Петр Иванович, пожимая руку на прощание, пожелал показать себя во всей красе и не тушеваться перед трудностями. О том, что будет нелегко, тоже понимал. Сколько мне потребуется времени, чтобы себя зарекомендовать, трудно было предсказать, все зависело, как пройдет мой старт.
— Ты там не забывай кушать! — мама заглядывала в глаза, улыбалась, но видел, как дрожали ее губы. Она пыталась храбриться, показать, что рада, смеялась, только ее рука все никак не хотела покидать мою ладонь, боялась отпускать.
— Мам, хватит так переживать! Я же не на войну еду! — обнял ее за плечи, чмокнув в щечку. Прижимая к себе, почувствовал, как она уткнулась в плечо и тяжело вздохнула, смиряясь с происходящим. — Я обязательно вернусь. Через год будешь меня вновь обнимать, хочу, чтобы ты мною гордилась!
— Я итак тобой горжусь! — зеленые глаза ласково смотрели, немного грустили. — Ты у меня самый лучший.
— Я люблю тебя, — голос предательски дрогнул, часто заморгал, чувствуя, как увлажнились глаза. Чмокнув ее в щечку, разжал объятия и повернулся к отцу. С ним мы не были так близки, как с матерью, всегда было какое-то внутреннее расстояние, он всего себя отдавал Олегу. Раньше это задевало, но повзрослев, понял, что каждый растворился в одном из сыновей: мама во мне, он в старшем брате. Мы смотрели друг другу в глаза, именно сейчас мне захотелось, чтобы он сделал один шаг ближе, чем всегда. Отец протянул руку, я пожал ее, разочарованно улыбаясь, было трудно сдержать свои чувства, затем он неожиданно заключил меня в объятия. Я задержал дыхание, боясь нарушить момент, медленно стал выдыхать. Было приятно. Он смущенно меня отпустил, тихо произнес, держа ладонь в рукопожатии: