В соседнем зале Феликс и Давид опустили изуродованный, частично объеденный труп Комарова в каменный желоб, а затем засыпали его каустической содой, сверху полив какой-то жидкостью, судя по командам Олега Ильича, призывавшего к осторожности - щелочью.
Из желоба тотчас поднялся густой белый пар, после чего работавшие в респираторах Феликс и Давид опрокинули наверх небольшую металлическую ванну, образовав нечто вроде саркофага.
- Вот и все, - удовлетворенно заметил Олег Ильич.
Данзас потихоньку начал рваться из пут. Ну почему его не убили?! Почему не застрелили как Эдуарда?! Это была бы нормальная смерть. Но быть выпотрошенным и съеденным?! Нет! Он человек - порождение Высшей Силы! Это в него вложена Бессмертная Душа! А Душа вырвется из гадкого месива, воспарит! Им не убить Ее! Ни за что не убить! Генрих перестал дергаться, стих. Его вдруг поразила простая, но убивающая своей простотой мысль - он будет сопротивляться до конца.
В этот момент в помещение вошли Дина и Феликс.
- Боги не любят, когда нарушают их заветы, десантник!-со злым весельем в голосе произнесла Дина.
Она вытащила из кармана белого, но застиранного халата самый обычный шприц и перевернув руку Генриха, вколола ему какой-то серебристого цвета густой жидкости.
− Отвязываем! - затем неожиданно скомандовала она и повернувшись, вышла. Ее сменил Давид.
Вдвоем они сняли с рук и ног Данзаса фиксирующие зажимы, правда затем сковав ему руки изолентой. Конечности плохо слушались Генриха, все его тело стало вялым и податливым, а движения замедленными - видимо, к нему применили какой-то сильный нейролептик.
Феликс и Давид потащили под руки шатающегося, в одних больничных штанах Данзаса по коридорчику и втолкнули его в комнату без окон.
Там на широком столе сидела Дина, а перед ней прислоненной к больничному столу стояла медицинская каталка с настеленной клеенкой.
− Сюда его, − мотнула головой Дроздецкая, указывая на каталку. - тебе еще многое предстоит ощутить, десантник. Ты ответишь за все.
Феликс с силой толкнул Данзаса на каталку, что Генрих едва не перегнулся пополам, а затем закрепил его в этой непристойной позе.
Дина, раздвинув ноги, приткнулась вплотную в Данзасу и распахнула халат, под которым ничего не было надето. Схватив его за волосы, она приблизила его лицо к своему гладко выбритому передку.
− Начинай, Феликс, − кивнула она стоявшему сзади Генриха Харченко. - когда кончишь, Давид тебя сменит. Ведь так, Давидик?
− Да, товарищ старший лейтенант, − проблеял тот, колыбельным тоном откуда-то сбоку.
− А ты будешь лизать и смотреть, − показала Дина на настольное зеркало стоявшее за ней, задрав рукой голову Генриха. - как тебя будут насаживать мужики один за другим. А потом можно будет кого-нибудь еще из охраны позвать...
Шок от услышанного вернул Генриху некоторую подвижность. Он посмотрел перед собой и увидел свое изможденное лицо. Оно глядело ему прямо в глаза - из зеркала. Он лежал грудью на каталке, с засунутыми под живот руками. Над собой - в зеркале - Генрих увидел еще одно лицо. Он осознал, что сзади него стоит Феликс Харченко и, ухмыляясь, пристраивается всем своим мужским хозяйством к его заду.
Все это как-то растормошило Данзаса. Он словно проснулся. Пружина ярости уже совершенно не подчинялась ему.
Генрих рванулся с такой силой, что кожа полопалась на груди и плечах. Ему удалось боднуть Дину головой в живот, он почувствовал, что путы транквилизатора отступают, что тело обретает свободу...
И он почувствовал, как вдруг зачастило пулеметно сердце, как свирепыми грозными потоками понеслась кровь - в венах, артериях, капиллярах. Бедрами он оттолкнул Феликса, ушел вправо и с большого размаха связанными руками ударил его по стоящему члену. Харченко не успел согнуться, вернее, он даже не шевельнулся еще, а Данзас уже бил его в сплетение, а потом в кадык.
Грузный Феликс завалился назад нескончаемо медленно, как при съемке в рапиде. Пока он падал, Генрих ловко выхватил связанными руками у него из-за пояса пистолет. Поднял пистолет к своей шее, прижал затвор подбородком к груди и, кряхтя и кривясь, взвел-таки затвор. А здоровый лось Харченко все еще падал. Он еще не дотронулся до земли. Давид, который стоял у входной двери, тоже медленно, очень медленно, удивительно медленно сунул руку за пазуху. Пальцы его еще не скрылись под халатом, а Генрих уже успел прицелиться и выстрелить. Данзас увидел, как пуля, не торопясь, вылетела из ствола и, лениво крутясь вокруг собственной оси, без суеты и торопни полетела напрямик к Давиду. Она летела, летела. И, наконец, долетела. И вонзилась ему в голову. Нехотя тихо плеснула кровь из простреленного лба. И только теперь здоровяк Харченко, наконец, упал, вернее, пока коснулся только лишь пола и едва-едва укладывался на спину. Данзас быстро повернулся к Дроздецкой. Он лишь увидел, как край белого халата мелькнул в проеме боковой двери, которую Генрих сразу не заметил. Тут же щелкнул замок.