— Должна признаться, что я и сам не знаю, в чём разница.
— Минерал однороден и имеет специфическую кристаллическую структуру; горная порода сложена из множества минералов.
— Вот как, — сказал Судейко. — Значит, я полагаю, пользуясь той же самой методикой, ваши алгоритмы опознали слова, которыми инопланетяне называют, скажем, «ручей» и «реку»?
— Точно так.
— «Пруд» и «озеро».
— Верно.
— «Море» и «океан».
— Э-э…
— Да, доктор Чу?
— Разумеется, наша методика способна сопоставлять лишь то, для чего существуют термины в обоих языках. Я уверена, что вы видели фотографии их планеты и их карты мира. Их планета гораздо суше нашей. Там нет морей и океанов — и поэтому отсутствуют континенты и крупные острова. Карта их мира выглядит как ломтик швейцарского сыра, в котором дырки — это озёра.
— Ага! — воскликнул Судейко с улыбкой триумфатора на лице. Он повернулся к судье Вейсману. — Ваша честь, я хотел бы повторно вызвать свидетеля Урсулу.
Вейсман объявил пятнадцатиминутный перерыв. Когда он закончился и все снова расселись, Пётр Судейко сказал:
— Урсула, у меня появились к вам новые вопросы.
Он расхаживал туда-сюда по открытой площадке перед столом судьи, а глазные стебельки аватара поворачивались ему вслед.
— Я сделаю всё, чтобы на них ответить.
— Я провёл много времени, рассматривая фотографии, которые вы разместили в Ретикулуме. Естественно, многие из них были мне непонятны. Я был весьма благодарен за автоматическое подписывание, иначе в большинстве случаев я бы понятия не имел, на что я смотрю. Однако там были фото, которые выглядели неожиданно знакомо. Похоже, что оба наши народа испытывают особую любовь к закатам.
— Закаты очень красивы.
— И я так считаю. Ваше солнце и наше очень похожи — то, что мы называем жёлтыми карликами класса G. Думаю, мне было бы непросто отличить фотографию вашего заката от фотографии нашего.
По глазным стебелькам Урсулы пробежала рябь — знак согласия.
— Да, полагаю, это было бы трудно.
— Но, разумеется, после того, как солнце окончательно село, всё становится очень разным. Ваша система находится от нашей в сорока шести световых годах.
— Сорока шести ваших световых годах, — любезно поправила Урсула. — И в ста двух наших.
— Верно, верно. Но в каких бы единицах не измерялось это расстояние, его достаточно, чтобы исказить взаимное расположение звёзд. Я не астроном, как доктор Плакстон, но, если я правильно понимаю, самая яркая звезда на нашем небе — та, которую мы называем Сириус, тогда как на вашем небе самый яркий Канопус.
— Да, это так.
— Конечно, у нас тут луна затмевает любую звезду, особенно когда находится в полной фазе.
— Верно.
— И, я полагаю, это так же верно и для вашего мира.
— Нет, это не так.
Судейко застыл на месте, словно в удивлении.
— Почему?
— У моего мира нет луны.
— Правда? — удивился Судейко, театрально вскидывая брови. — Но откуда вы тогда знаете, что такое луна?
— В нашей системе есть два газовых гиганта; у каждого по нескольку лун, которые можно наблюдать в телескоп.
— А, понимаю, — сказал Судейко. — И эти газовые гиганты — для невооружённого глаза они выглядят дисками или светящимися точками, как звёзды?
— Как звёзды — хотя, разумеется, от ночи к ночи они передвигаются относительно фоновых звёзд.
— И, чтобы исключить недопонимание, ваш мир — это каменистая планета, такая же, как наша?
— Более или менее. Она немного больше и примерно на два миллиарда ваших лет старше.
Судейко отмахнулся от этих несущественных нюансов.
— Как скажете. Однако, опять же, чтобы прояснить всё до конца: ваша планета сама не является луной; другими словами, она обращается вокруг вашего солнца, а не вокруг большей планеты.
— Верно.
— Полагаю, что в ясную ночь вы можете видеть на небе то, что мы называем Млечный Путь — полосу звёзд в направлении центра галактики.
— Да. Мы называем её «Небесная река».
— И, вероятно, если вы находитесь в правильном месте на вашей планете, то вы даже можете видеть две галактики-спутника — мы называем их Магеллановыми облаками — или крошечное пятнышко ближайшей к нам независимой галактики — Туманности Андромеды.