В Петербурге в конце прошлого века жил издатель Добродеев. Он выпускал имевший довольно широкое распространение журнал «Живописное обозрение» и две газетки: «Сын отечества» и «Минута». 9 января 1889 г. ему прислали из Самары перечень подписчиков с приложением чека на 68 рублей. Издатель замешкался, не получил деньги сразу, а через несколько дней чек с его стола исчез. Когда он справился в государственном банке, оказалось, что по чеку с доверительной надписью Добродеева деньги получил какой-то артельщик. Фамилия получателя была вымышленной. То ли из-за незначительности суммы, то ли из-за нежелания выносить сор из избы, но дело на том и заглохло.
Однако через три недели история повторилась. Чек на 134 рубля куда-то пропал, а на следующий день из банковской конторы «Волкова сыновья» артельщиком Зейфертом эти деньги были получены. Получатель вновь оказался фигурой мифической.
Добродеев решил самостоятельно найти виновника и попросил государственный банк и контору «Волкова сыновья» выдать ему использованные документы. Изучая чеки, он заметил, что подписи двух артельщиков необычайно похожи друг на друга и одновременно напоминают подпись управляющего его домом и конторой Богомолова. Решив проверить свое подозрение, издатель обратился к двум граверам из экспедиции заготовления государственных бумаг. «Эксперты» подтвердили его догадку. Тогда он вызвал Богомолова и предложил во всем сознаться, обещая не давать делу ход. Но управляющий упрямо твердил, что на чеках не расписывался и денег не получал.
Издатель подал в суд.
Дело попало к следователю О. А. Кучинскому, который для производства экспертизы пригласил уже знакомых Добродееву граверов экспедиции Алабышева и Маттерна. К ним присоединился еще и типолитограф Арнгольд. Комиссия пришла к единодушному заключению: доверительные надписи на чеках выполнены не издателем. Они, бесспорно, оставлены рукой Богомолова.
Следователь был человеком добросовестным и решил пригласить в качестве эксперта еще одного специалиста – Е. Ф. Буринского. Через несколько лет в «Судебной газете» последний так вспоминал об этой трагикомической экспертизе: «Г. г. эксперты единогласно признали, что подлог совершен несомненно подозреваемым г. Б., в доказательство чего отметили множество сходных букв в тексте доверенностей и в рукописях Б. Почему-то следователь признал необходимым повторить экспертизу при моем участии и мне пришлось, таким образом, войти в состав консультации.
Следя за мельканием карандашей г. г. экспертов, быстро отмечающих сходные буквы, я заметил, что карандаши моих товарищей то и дело попадают на рукописи жены г. Добродеева, сшитые вместе с рукописями Б.; было очевидно, что у г. г. экспертов «раззудилась рука, расходилось плечо» и удержу им нет! Мне пришла в голову мысль – подсунуть, кстати, в кучу рукописей Богомолова первую попавшуюся на столе судебного следователя бумагу, что я и сделал очень искусно. Когда же г. г. сведущие люди дошли до подсунутой рукописи, то сейчас же отметили на ней 8 букв, сходных с буквами доверенностей, воображая, что имеют дело с рукописью Б.
Я тут же попросил г. следователя занести это обстоятельство в протокол и, кроме того, сам письменно изложил происшествие. Оказалось, в конце концов, что г. г. эксперты признали своим заключением виновными в подлоге доверенностей сразу трех лиц: г. Б., жену потерпевшего Добродеева и – о ужас! – самого следователя, многоуважаемого Ореста Антоновича Кучинского, так как подсунутая рукопись была написана его рукою!!!
Г[осподин] Б. был тотчас освобожден от подозрения».
Потом выяснилось, что виновником подлога был совсем другой человек, тоже работавший в конторе издателя.
Для суда Е. Ф. Буринский подготовил сюрприз, ставший для своего времени сенсацией. Текст подложных доверенностей и рукописи Богомолова он сильно увеличил. Затем вырезал из тех и других буквы, которые эксперты нашли «поразительно сходными между собой», наклеил их на таблицу, поместив слева написанные Богомоловым, а справа – из подложных доверенностей. Когда экспертам предъявили таблицу, они даже отказались поверить, что эти самые буквы признаны ими «поразительно сходными». Пришлось рассеять их сомнения, показав увеличенные фотографии документов.
В подробном заключении Е. Ф. Буринский указал: если надписи на чеках оставлены Богомоловым, то необходимо признать, что:
1) делая их, он держал перо не так, как имеет обыкновение писать;
2) сообразно новому, непривычному положению пера он изменил формы всех букв без ошибки;
3) при таких условиях он написал более твердою рукою, с разными взмахами, петлями и к тому же гораздо красивее, чем обыкновенно;
4) исполняя вторую подложную надпись через три недели после первой, Богомолов не забыл ни одной мелочи и изменил в своем почерке все точно так же, как и в первый раз.
Остроумный опыт Е. Ф. Буринского показал, что экспертизу нельзя поручать случайным людям, не имеющим специальных познаний. Почерковедение имеет все необходимые предпосылки, чтобы стать точной наукой, которой должны заниматься специалисты. Он писал: «Задачи почерковедения вполне определенны: найти законы зависимости между деятельностью органов, производящих письмо, и результатом этой деятельности – почерком». Недаром его называют основоположником судебного почерковедения…
После долгих обсуждений Государственный совет постановил с 1 января 1893 г. учредить при прокуроре С. – Петербургской судебной палаты правительственную лабораторию. В ней предусматривались должности присяжного фотографа и его помощника. Эта лаборатория стала первым государственным экспертным учреждением царской России, сыграв положительную роль в развитии отечественной криминалистики.
Е. Ф. Буринский был самым видным профессиональным криминалистом дореволюционной России. Он интересовался очень многими криминалистическими проблемами, но наибольшее практическое значение приобрели его работы в области экспертизы документов. В 1903 году была издана его монография «Судебная экспертиза документов». Мировую известность получили его исследования древних кожаных грамот, обнаруженных при раскопках в Московском Кремле. За эту работу исследователь был удостоен премии имени М. В. Ломоносова. Представляя его к награде, Академия наук в отчете отметила: «Благодаря ему создалась так называемая судебная фотография – искусство открывать всякого рода подделки и изменения в судебных документах… Право Буринского называться творцом судебной фотографии всеми признано и никем не оспаривается».
Е. Ф. Буринский внес огромный вклад в отечественную криминалистику, заложил многие основы этой науки; его идеи и сегодня актуальны для ее развития. Еще в конце XIX века русский криминалист в своих трудах подверг справедливой критике отдельные теоретические и практические положения зарубежных «отцов» криминалистики А. Бертильона и Г. Гросса и показал, что решение ключевых задач криминалистики возможно лишь при условии широкого и активного применения научно-технических достижений, трансформированных в специальные познания в интересах расследования и предупреждения преступлений. Он обосновал идею, что криминалисту необходимо не только узкое владение своим предметом, но и познания в смежных областях, что эксперт должен быть свободен при решении криминалистических задач и даче заключения по поставленным перед ним следователем или судом вопросам.