- Где хозяйка? - спрашивает Адам.
- Тараканы съели, - томным полушепотом отвечает Олечка.
- Без шуток.
Это слова, думает она. По его дыханию, по тому, как его рука сжимает ее ягодицу, по тому, как бъется его сердце, она чувствует: он в ее власти. Он ее захочет и при хозяйке. И это главное.
- Хозяйка ушла. Дверь - на крючке. А Олечка и ее киска тебя хотят.
Девушка сбрасывает одеяло на пол и, полуприсев над любовником, со стыдливой игривостью вводит в себя его член. Закусив губы, и откинувшись назад, на руки, она медленно двигает бедрами вверх-вниз, прогибаясь низом живота к Адаму, давая ему возможность насладиться зрелищем ее лона. Олечка уверена, что это и есть высшая власть женщины: мужчина сладострастно желающий ее и обозревающий ее киску. И, что важно, еще не кончивший. И чем длиннее этот период, тем сильнее мужчина привязывается к ней и тем больше желает с ней секса. Адам сжимает олечкины бедра и убыстряет темп соития. Девушка, не останавливаясь, склоняется над ним, жарко шепчет. - Ты хочешь быстро, да?
- Да! - бормочет Адам. - И немножко поспим... И продолжим.
Олечка ликует и удваивает нежные усилия.
...- Я пойду, отолью, - говорит Адам.
Он одевает джинсы, рубаху, кроссовки на босу ногу, и идет во двор. Бетонная дорожка, огибающая дом и усыпанная палыми грушами, приводит его к известному деревянному сооружению. Справив нужду, он идет назад. Откуда-то из-за забора до него доносится бубненье мужских голосов. Адам подкрадывается к калитке, и осторожно приоткрыв ее, выглядывает на улицу. Увиденное напоминает ему об его статусе беглеца. У соседнего дома стоит знакомый двуликий кагэбэшник и о чем-то распрашивает заспанного мужика в трико. Тот слушает, хмуро глядя в землю. Напротив их, поперек дороги, лежит поваленное дерево.
- Молодой человек? Вопрос можно?
Адам вздрагивает и поворачивается. Вдоль забора, навстречу ему идет мужчина в ширпотребовском пиджаке и фальшиво улыбается. Адаму на миг кажется, что сейчас он достанет из кармана кусок колбасы и начнет звать его: кутя! кутя! кутя!..
Адам защелкивает калитку на шпингалет и бежит за дом. Дальнейшее он помнит калейдоскопическими фрагментами: прыжок через низкий забор - вскарабкивание на высокий; лохматый пес, справляющий нужду и от испуга улепетывающий в конуру; опять забор; матерящаяся баба с граблями у кучи дымящейся травы, опять забор, теперь улица, которую он пересекает не задумываясь, и снова - заборы, заборы, петляние между помидорных кольев, забор и переулок, который выводит его на пустыри на окраине города.
Он легко бежит по натоптанной тропе между невысокими карагачами и ивами, постигнув истину второго дыхания.
В конце концов, Адам решает, что достаточно оторвался, что пора остановиться и подумать. Он сворачивает с тропы вбок, в крошечную низину, и садится на любезно изогнутый ствол карагача.
...В предвкушении возвращения Адама, Олечка решает устроить ему сюрприз. Она мгновенно заправляет постель, одевает трусики, бюстгалтер, остальную свою одежду собирает в охапку и прячется в антикварном шифоньере, что стоит в зале. Кондитерский запах в нем отчего-то напоминает ей детство. Она замирает, когда слышит скрип двери и шаги в зале. Девушка ждет или возгласа удивления, или паники, или крика «Олечка! Ты где! Что за шутки?!», чтобы подать негромкий сигнал - пусть поищет, а потом, после радости обретения, пусть любит ее, прямо здесь, на ковре у шифоньера. Только не запачкать бы его.
Но Адам звуков не подает, а просто ходит. От нетерпения и предвкушения Олечка чувствует, как у нее сладко свербит в причинном месте, она уже собирается подать голос, но тут слышится звук открывающейся двери и в доме появляется еще кто-то. И Адам, отчего-то этим не удивлен. «Лиля» - думает Олечка, и ужасается от того, в каком глупом положении оказалась. Она начинает нервно думать, как выкрутится из щекотливой ситуации, чувствует, как на глазах наворачиваются слезы обиды на собственную глупость, и тут слышит голоса.