Девушка глядит в его глаза, что-то там читает и отнимает руку. - Вы, кажется, Олю Томилину искали. Можете не успеть. Она сказала, что ее машина ждет.
- Машина?! Ах ты, черт! - Полковник бросается к двери.
- Постойте! - останавливает его девушка. - Так вы шофер или военный?
Усатый застывает в дверях и чеканит, нарушая все мыслимые должностные инструкции. - Я полковник КГБ, пышечка!
- КГБ!? - восторженно повторяет девушка. - Круто!
- Лежу у твоих ног! - добавляет он и, вспомнив московского майора, по-гусарски щелкает каблуками гражданских ботинок.
Полковник быстро покидает помещение, оставляя Таню Горшкову в глубочайшем недоумении. Сам он, впрочем, тоже в некоторой растерянности от собственной выходки.
Олечка, тем временем, перепрыгивая ступени, несется вниз. Она уже переоделась вполне по-походному: в джинсы, рубаху и кроссовки, в руках у нее по объемистому полиэтиленовому пакету.
- Ты дядю встретила? - кричит ей в спину милашка-вахтерша.
- Какого дядю? - тормозится Олечка у самых дверей.
- Дядю Колю. Только что зашел. Тебя спрашивал. Он, наверное, к Танюхе Горшковой в класс зашел. Я думала ты у нее.
- Дядя, дядя, - перебирает девушка в уме всех потенциальных дядь. - Какой еще дядя Коля?! А что он сказал?
- Что крестник твой. Как бы мне от «Котлеты» не влетело: я его без документов пропустила. Ты ее не видела?
- «Котлета» там внизу, у черного входа, - машинально отвечает Олечка и подходит к окну. Под ним стоят «Жигули», которые ей не о чем не говорят. Зато слева, на крыльце, торчит кагэбэшник с сумасшедшими глазами. Олечка становится дурно. Олечка пятится. Олечка разворачивается и стремглав бросается из предбанника вахты в коридор, моля об одном: чтобы черный вход общежития был по-прежнему открыт.
Она махом обгоняет комендантшу по кличке «Котлета», спускающуюся по лестнице с пустыми банками из под краски, и выскакивает в дверь, едва не врезаясь в двух работяг, возящихся у открытого борта грузовика.
Олечка мчится по глинистым ухабам вдоль своей общаги, общаги Института культуры, забегает за торец и только у поворота на улицу, где должен стоять «Москвич», останавливается и переводит дыхание.
Она прижимается к прохладной панели дома и осторожно выглядывает: «Москвич» на месте, cумасшедший столбиком торчит на крыльце. С такого расстояния вряд ли он меня узнает, думает девушка, тем более что она переоделась, и, тем более, что деваться некуда. Олечка вытаскивает из пакета зеркальце, придирчиво оглядывает себя, засовывает его назад и, подобравшись, выходит из-за угла и, не спеша, идет к «Москвичу». Когда девушка открывает дверь, Лиля от неожиданности вскрикивает.
- Вы что, Лиля? - шепотом говорит Оля, не глядя в сторону сумасшедшего.
- Я думала - все! Сейчас тебя выведут под белы рученьки. Ведь это они? Да?
- Да. Тот, на крыльце, как-нибудь реагирует сейчас?
- Смотрит в нашу сторону.
Олечка укладывает пакеты на заднее сиденье, туловище в машине, зад - на улице. - Ну что он? - от страха она не решается не то что разогнуться, а и смотреть в его сторону.
- Уже не смотрит, - шепотом отвечает Лиля.
Оля садится на заднее сиденье. - Тогда поехали? Только, умоляю, не в их сторону!
- Погоди.
Лиля лезет в свою сумку, стоящую на переднем сиденье, достает баллончик с аэрозолем и прыскает себе в горло.
- Что это?
- Когда я волнуюсь, я иногда начинаю задыхаться.
- У тебя астма?
- Что-то в этом роде. Диагноз врачи поставить так и не смогли.
Лиля кладет баллончик назад в сумку, заводит автомобиль, опять привлекая внимание кагэбэшника, и задним ходом, не спеша, доползает до торца общаги, из-за которой только что вышла Олечка. Развернувшись, она выезжает на асфальт и не спеша катит в противоположную от ищеек сторону.
Когда общежитие исчезает за поворотом, женщины переводят дух.
- Куда мы едем? - спрашивает Олечка.
- За город, - отвечает Лиля, - в лес к деду.
- Так прямо в лес?
- Он живет на заимке с сыновьями. Заимка знаешь что такое?
- Что-то такое читала. Типа маленькой деревни в лесу, ага?
- Микроскопической: на одну семью.
18
...В приемной компьтерной томографии царит почтительная тишина. На дермантиновых диванчиках сидят несколько женщин с детьми, пенсионер со слезящимися глазами, капитан Есько и Адам, бессмысленно глядящий на свое трясущееся колено. Врач подозрительно разглядывает парочку Адам-Есько и на просьбу московского майора о внеочередном обследовании позволяет себе взбрыкнуть: к нам люди за три месяца записываются, и что я им скажу?