Келли Дэйл я нашел по чистой случайности.
Я провел в этом мире — в этих мирах — уже несколько недель или, может быть, месяцев. Реальность — это погоня, реальность — это моя отросшая борода, свежее мясо убитых мною вапити и оленя, а также саднящая рана, которая понемногу заживает. Реальность — это растущая выносливость моих ног, легких и тела, которые я тренирую по двенадцать — четырнадцать часов в день, путешествуя по холмам и долинам в поисках Келли Дэйл.
Но наткнулся я на нее благодаря собственной ошибке.
Я возвращался с Переднего хребта после того, как дошел по следам Келли Дэйл чуть не до самого туннеля Эйзенхауэра. Я убил на это целый день и, в конце концов, все же потерял ее. Вечер застал меня еще к югу Низин, неподалеку от шоссе Два Пика. Зная, что утром может произойти новая подвижка пространства-времени и шоссе исчезнет, я остановился в лесу на площадке для кемпинга, разбил собственную палатку, наполнил фляги свежей водой и поджарил на костре несколько кусков оленины. Я был совершенно уверен, что последние несколько дней провел в семидесятых — в том самом времени, куда попал сразу после своего прыжка в шахту. Во всяком случае, все знакомые мне дороги и здания находились на своих привычных местах (только люди так и не появились), к тому же на пороге была настоящая осень, и воздух казался желтым от летящих осиновых листьев, похожих на золотое конфетти.
Я нашел Келли Дэйл, потому что потерялся сам.
Я всегда гордился тем, что никогда не блуждал в лесу. Даже в густых зарослях скрученных пиний чувство направления никогда меня не подводит. Я прекрасно ориентируюсь в лесу, и любая примета способна указать мне дорогу, словно у меня в голове есть собственный компас, который никогда не врет больше, чем на два-три градуса. Даже когда небо затянуто облаками, солнечный свет подсказывает мне направление. По ночам мне достаточно одной звезды, сверкнувшей между тучами, чтобы понять, куда идти.
Но этим вечером все получилось иначе. После ужина я покинул лагерь и примерно милю поднимался вверх по лесистому склону, чтобы полюбоваться тем, как солнце садится севернее хребта Арапахо, но южнее горы Одюбон. Сумерек в горах почти нет, или они бывают очень короткими. Луна в эту ночь тоже не взошла. На востоке, за Передним хребтом, где некогда вставало зарево Денвера и мерцали огнями многочисленные пригородные поселки, лежала теперь кромешная тьма. Невесть откуда взявшиеся облака затянули ночное небо плотной пеленой.
Спеша вернуться в лагерь, я решил несколько сократить путь и двинулся напрямик. Спускаясь с одной каменистой гряды и карабкаясь на соседнюю, я пребывал в полной уверенности, что так попаду на оставленную мною площадку для кемпинга гораздо быстрее.
Но уже через десять минут я понял, что заблудился.
Мысль о том, что я оказался в лесу без винтовки и компаса, с одним лишь ножом у пояса, не вызвала у меня особенной тревоги. Поначалу. Полтора часа спустя, очутившись в густых зарослях скрученных пиний в нескольких милях откуда бы то ни было, я начал беспокоиться. На мне только свитер, надетый поверх фланелевой рубахи, а ночь дышит снежным холодом, и я помимо собственной воли подумал об оставшихся в лагере теплой куртке и спальном мешке, о сухих дровах в обложенном камнями очаге и о горячем чае, которого я собирался напиться перед сном.
— Идиот! — говорю я самому себе, когда, споткнувшись на темном склоне, едва не налетаю на изгородь из колючей проволоки. С трудом перебравшись через нее (а я совершенно уверен, что поблизости от моего лагеря никаких изгородей не было), я еще раз мысленно обзываю себя идиотом и задумываюсь, не пора ли устраиваться на холодную ночевку.
Именно в этот момент я замечаю костер в лагере Келли Дэйл.
Я не сомневаюсь, что это именно ее костер — я пробыл здесь достаточно долго, чтобы убедиться: из людей в этой вселенной кроме меня существует только Келли Дэйл. Бесшумно проскользнув среди кустов и преодолев последние двадцать метров подлеска, я убеждаюсь, что это действительно Келли Дэйл, которая сидит в круге света, держит в руках гармонику и похоже о чем-то сосредоточенно думает.