— Ты любишь ее?
— Нет… — произнес он. — Не знаю… Вивьен, постарайся понять…
— Ты хочешь жениться на ней?
— Да…
— Зачем, ведь ты ее не любишь!
— Знаешь, есть вещи, о которых не спрашивают… Просто так должно быть, по жизни… Каждый человек женится, заводит детей, умирает… Она красивая, богатая, матери моей нравится…
— И у нее белая кожа…
— Это не имеет значения.
— Нет, имеет, и ты это знаешь!
— Послушай, Вивьен, ты ведь с самого начала понимала, что у нас с тобой… Я ничего тебе не обещал.
— Как ты можешь что-то обещать, если даже не помнишь моего настоящего имени! — Вивьен отодвинулась от Бэкона и встала с кровати. Голос ее звучал совершенно спокойно, и ничто в поведении не выдавало раздражения или недовольства. Она принялась неторопливо собирать свою разбросанную по полу одежду. — Ладно, не будем больше об этом.
Бэкон неотступно следил за ней глазами. У него возникло ощущение, будто его взгляду неожиданно предстало содержимое давно забытой шкатулки, наполненной старыми фотографиями и памятными вещицами.
— Вивьен, пожалуйста… — не поднимаясь с постели, проговорил он сдавленным голосом после некоторого молчания. — Не уходи… Побудь со мной этой ночью… На улице дождь… Только сегодня! Хочется утром проснуться рядом с тобой.
Когда Бэкон открыл глаза, еще только светало. Несколько секунд он разглядывал распростертое перед ним женское тело. В неярком утреннем свете Вивьен была прекрасна. Стараясь не шуметь, Бэкон встал и начал собираться. Стоя под душем, он все время ловил себя на ощущении приятной умиротворенности. Это чувство не покидало его с того мгновения, когда он очнулся от сна и обнаружил рядом с собой Вивьен. Его кожа пропиталась запахом духов, который не смывался ни водой, ни мылом и напоминал о ней, как ни старался он переключить мысли на предстоящий рабочий день и назначенную на сегодня лекцию профессора Геделя. Он быстро побрился, оделся и, прежде чем отправиться в институт, не удержался, подошел к Вивьен и легонько поцеловал ее в лоб.
За последние дни Бэкон очень многое разузнал о Геделе и его прошлом, так что мог бы даже написать биографию ученого. Все институтские профессора отзывались о нем с уважением и восхищением, хотя близкие знакомые давали понять, что общаться с ним порою не легче, чем постичь его головоломные теоремы. И он был одним из немногих друзей Эйнштейна.
Гедель впервые объявился в Институте перспективных исследований в 1933 году по приглашению прочитать цикл лекций, в то время он еще являлся профессором Венского университета. Естественно, что его выступления посвящались тогда математике и ее формально неразрешимым теоремам и вызывали у слушателей чрезвычайный интерес, иногда даже похожий больше на нездоровый ажиотаж. Не каждый ученый, за исключением, очевидно, Эйнштейна, мог похвастаться на своих лекциях подобным сосредоточенным вниманием аудитории. Освальд Веблен, организовавший приезд Геделя, нарадоваться не мог, с каким восторгом его принимали.
Все шло как по маслу, когда вдруг однажды Гедель объявил Веблену, что должен возвратиться в Европу немедленно и потому прерывает курс лекций. Не обладая умением изобретать подходящие предлоги, он просто сказал, что испытывает непреодолимое желание вернуться домой и ничего не может с собой поделать. Принеся извинения всем профессорам института, Гедель отправился восвояси. Прошло время, и осенью 1934 года стало известно, что его поместили на лечение в расположенную под Веной клинику Уэстэнд для психических больных с диагнозом «глубокая депрессия».
Годом позже Гедель вновь почтил своим присутствием ученое сообщество Принстона, приехав опять с курсом лекций. Вскоре после аннексии Австрии гитлеровской Германией в 1933 году Гедель теряет место в Венском университете, и, что еще хуже, его призывают на военную службу, несмотря на слабое здоровье. В январе 1940 года он решает уехать в США вместе с Адель Нимбурски, недавно ставшей его женой. Плыть через Атлантику показалось супругам слишком опасным, и они предприняли целую одиссею, отправившись сначала в Россию, затем на транссибирском экспрессе добрались до Японии, а там, в Иокогаме, поднялись на борт корабля, доставившего их 4 марта 1940 года в Сан-Франциско. Еще через несколько дней Эйнштейн встречал обоих в Принстоне.
Бэкон вошел в зал, где должна была состояться лекция, и сел в последних рядах. Он ожидал появления Геделя с таким же нетерпением, какое испытывал, предчувствуя приход Вивьен. А когда увидел его входящим в зал, то решил, что тот больше похож на священника или раввина, чем на математика. Нос длинный и обвислый, как у индюка, ничего не выражающие маленькие глазки прячутся за толстыми затемненными стеклами очков. Между тем Бэкон, как и все присутствующие, знал, что этот худощавый жилистый человек — настоящий гений, один из тех меланхоличных мудрецов, которые вынуждены расплачиваться за свою одаренность здоровьем собственного рассудка. Ему было тогда только тридцать шесть лет — на три года меньше, чем фон Нейману.
Когда Бэкон вечером вернулся домой, Вивьен была уже там. Это было прямым нарушением его неоднократных наставлений и их договоренности. До его появления Вивьен вымыла пол, поснимала со стен приколотые кнопками клочки бумаги, на которых Бэкон ежедневно записывал все, что придет в голову, стерла с письменного стола давний слой пыли. Потом легла, как обычно, в постель поверх простыней, только на этот раз не снимая кофточки фиолетового цвета и черной юбки, и дожидалась его с безучастностью обреченной на казнь жертвы. Бэкон не единожды повторял ей, что не любит, когда посторонние дотрагиваются до его вещей, вторгаясь в тот особый, удобный для него беспорядок, сложившийся за многие годы. И все же Вивьен осмелилась напоследок поступить вопреки его глупым, никому не нужным привычкам. Если уж он отошел от правила сохранять холодность в их отношениях и тем самым пересек запретную черту, то и она отплатит ему тем же. Едва ступив за порог, Бэкон сразу заметил, что его берлога неожиданно засияла чистотой. Он медленно озирался, и на лице его нельзя было прочесть ни раздражения, ни восторга. Наконец его глаза встретились с печальным взглядом Вивьен.
— Ты что здесь делаешь? — довольно грубо выпалил он, с грохотом швырнув в сторону свой портфель.
— Я так и знала, что ты будешь злиться…
Бэкон медленно приблизился к ней, как хищник подкрадывается к беспомощному животному. Она даже не сделала попытки подняться. Без всякого предисловия Бэкон припал губами к ее голым ступням, потом принялся целовать колени и бедра, потом, в одно мгновение сорвав с нее одежду, как кожуру спелого, сочного тропического плода, покрыл поцелуями ее живот и грудь… Примерно через два часа Вивьен остановила его.
— Мне пора, — сказала она, не выпуская его из своих объятий.
— Куда ты?
— Уже поздно.
— Не ходи никуда, оставайся!
— Не забывай, что ты скоро женишься… — напомнила она.
— Именно поэтому ты должна остаться! — Бэкон даже не пытался щадить ее чувства. — У нас мало времени, так давай не будем его терять!
— Неужели ты не понимаешь, что так только хуже сделаешь? Расставаться будет еще тяжелее…
— До этого еще дожить надо, Вивьен. Неизвестно, как все обернется… Мы не можем с уверенностью сказать даже, пойдет завтра дождь или нет. Так зачем заранее забивать себе голову тем, что будет, если у нас уже есть то, что есть?
— Вчера ты говорил совсем другое…