— Говорят, ты привез в замок Смерть. — Пугливо шепнула Тори, прижимаясь к советнику.
— Привез. — Лениво ответил он. — Хочешь посмотреть? Она сейчас в стане Кроатон.
Тори поежилась, ей стало холодно под теплым одеялом.
— Говорят, что если печальные сестры не убьют Смерть, все живое вскоре обратится в пепел.
Хольт больно сжал ее плечо, заставив Тори вскрикнуть.
— Железный бог побеждал и смерть. Лекари побеждают смерть каждый день.
«Смерти нет» — рассказывал юный Хольт маленькой Рут Тринидад, греясь ночью у костра, сложенного ловкими руками варварки. Сам он так еще не умел, и нескоро научится, и по сравнению с этим его умение читать и писать никуда не годилось. «Смерти нет». — Презрительно повторяла дикарская девчонка, дергая грязным расцарапанным носом, как всегда, понимая его слова по-своему. — «Конечно нет. Есть только жизнь, костер, ты, я и ушан, которого мы сейчас съедим. Поглядишь, как я его разделываю, неженка? Жаль, в темноте не видно будет, как ты позеленеешь».
Смерть звали Кессой. Теплые люди с грубыми руками, похожими на ствол поваленного дерева, не боялись ее, не разговаривали с ней шепотом, они дотрагивались до нее, подарили ей одежду и говорили, что она такая же, как они, что она потерлась, а теперь нашлась. Кесса была наследницей рода, а теперь была просто никем, потому что у рода появился новый наследник, и время далеко успело утечь без нее. Дикари не признавали первородства, первое место в клане занимал достойный. Ей нравилось быть никем. И еще нравилось то, что теперь ее окружало. Омра учила ее новым словам, и они теперь не были пустым звуком.
— Лошадь. — Говорила она, гладя ладонями теплую ласковую морду.
— Трава. — И зеленый сок пачкал ее пальцы.
— Земля. — Жирная и черная земля лордов Кастервилей, плодородная и благодатная.
Однажды пришел Хольт и долго смотрел, как они с Омрой кружат по двору, размахивая тяжелыми палками, заменяющими мечи.
— Сильная. — Заметил Мот Кроатон. — Но необъезженная.
Мот все и всех сравнивал с лошадьми.
— Объездим. — Хольт пожал плечами. — Теперь торопиться некуда.
— Поздно. — Мот сплюнул сквозь зубы. — Дерево гнут, пока молодое. Потом только ломать. Толку из нее не выйдет.
Хольт сжал зубы, вспомнив, как то же самое о нем говорил отец Дону Тринидаду. И что было бы, если бы не Рут, забравшая его себе.
— Кесса! — Резко позвал он. — Сюда.
— Подойди. — Зашипела Омра на замешкавшуюся Смерть. — Если Хольт зовет, надо идти!
— Хольт. — Повторила Смерть. — Идти.
Хольт еще раз осмотрел ее с головы до ног. Высокая, выше всех варварских женщин, бледная кожа, никогда не знавшая солнца, теперь покраснела, темно-красные волосы забраны в высокий хвост, как у вождей.
— Она сказала, волосы мешают. — Виновато объяснила Омра. — И не захотела распускать.
— Оставь. — Отмахнулся Хольт.
Дикари очень большое значение придавали знакам отличия, но сам Хольт ненавидел их до глубины души и волосы резал коротко. В конечном итоге, не знаки решали, а тот, кто должен их носить.
«Ты можешь делать, что хочешь». — Наставляла Рут. — «Никто не может заставить тебя».
«Они могут меня избить».
Дикарка трет разодранную щеку.
«Не позволяй им».
«Я не могу».
«Надо просто научиться».
Кесса качалась впереди него в седле и Хольт гадал, о чем она думает. Смерть щурила красны глаза, ей, никогда не видевшей солнца, было больно смотреть. Она даже не замечала его, как будто лист, оторвавшийся от ветки и кружащийся вниз, был важнее, чем все, что он мог с ней сделать, если бы захотел. Он ссадил ее с лошади возле небольшой реки с зеркально-чистой водой.
— Ты видела себя? — Спросил Хольт.
— Себя?
— Свое лицо. Ты знаешь, кто ты?
— Я… кто я?
— Ты боишься темноты?
— Нет. Потом будет день. Ведь будет?
— Будет.
Смерть склонила голову набок.
— Будет?
— Будет. — Повторил Хольт и подвел ее к воде. — Смотри. Это ты.
Кесса вытянула руку и тут же отдернула, пробив свое отражение.
— Много воды. — Сказала она, разглядывая капли. — Как много. Можно пить. Всем. Кто хочет. Я никогда… не видела… столько всего. Это жизнь. Я не хочу быть Смертью. Я не хочу губить жизнь.
— Смерти нет. — Сказал Хольт. — Ты-то меня понимаешь? Ты просто человек, и всему этому нет до тебя дела. Ты можешь быть, кем хочешь. Потому что есть только ты, а потом тебя не будет, и всем все равно.
Смерть посмотрела на него, наклонив голову, потом отвернулась, развязала шнурки на одежде и вошла в реку.