— Прекрати пересказывать мне эти пустые бредни, — Его Величие сердито топнул ногой. — Он окончательно пришел в себя и энергично расхаживал по камере, лишь изредка поглаживая все еще саднящую шею. — А кто вместо меня? — Рейн IV остановился, внимательно посмотрел на собеседника и презрительно бросил, — кто-нибудь из твоих марионеток? Неужели этот болван Тонфар? Несостоявшийся шурин. Только теперь уже вряд ли. — Император отвернулся и процедил. — Вчера на поместье хертинга Тонфара было совершено нападение. Он и два его старших сына убиты. Убийц усиленно ищут. — Он наклонился и издевательски поинтересовался, — не хочешь узнать, какая награда объявлена за их головы?
— Отпусти Эверарда, — в голосе Норбера Матрэла явственно проступили просительные нотки. — Он шел за мной, но многое не одобрял.
— Ну, уж нет, — император явно наслаждался ситуацией. — Твой сын моя гарантия того, я выйду отсюда живым. И не только этого. Ты расскажешь мне всё. Про заговор, про тех, кого ты вольно или невольно вовлек в него. Всё!
Узник замотал головой. — Этого ты не дождешься.
— Хорошо. — Рейн и не пытался возражать. — Тогда тебя будут пытать. Конечно, ты и тогда, наверняка, ни чего не скажешь, но это даже к лучшему. Твоя гордыня станет причиной твоих страданий. Твоих и твоего сына.
— Не трогай его, — глаза Норбера Матрэла вновь стали багроветь. — Иначе…
— Это уже зависит от тебя, — император оборвал его на полуслове. — Я прикажу не прикасаться к Эверарду при условии твоего полного послушания. На допросах ты можешь петь соловьем, а можешь молчать как рыба. Это не играет ни какой роли. Нам известно почти всё. Пожалуй, твое признание было бы даже излишним. Ведь это так на тебя не похоже, — император посмотрел на кузена в упор. — Но ты должен не мешать. Не препятствовать мне и Торберту ломать то, что Младшие Владыки с таким упоением строили целую эпоху. Я разгоню твое Братство, уничтожу твоих сторонников, выжгу этот твой заговор до основания. И ты, — Рейн наставил палец на узника, — не пикнешь и не будешь дергать за те веревочки, что еще остались в твоем распоряжении. В противном случае…, - он не договорил, а лишь многозначительно прикрыл глаза.
— Ты обещаешь? — узник принял решение. Было заметно, что он не привык тратить много времени на обдумывание своих действий. — Но мне нужны гарантии.
— Его не будут пытать, — с готовностью откликнулся император. — Слово Старшего Владыки. По крайней мере, до тех пор, пока ты будешь придерживаться наших договоренностей.
Матрэл недоверчиво хмыкнул. — Ты лжешь столь же легко, как и дышишь. Мне мало твоего слова.
Тень неудовольствия мелькнула на лице императора, но тут же исчезла. — Ни каких иных гарантий я тебе не дам, — отрезал он. — Твоему сыну сохранят жизнь и здоровье. Относительно тебя, — Рейн постучал пальцами по сочащей зловонными каплями стене, — я этого обещать не могу.
Магистр горько усмехнулся. — Поверь, дорогой кузен меня это мало волнует. — Он прижал руку к груди и тихо произнес. — Пусть смерть моя близка. Я смело к ней иду, спасая жизнь и свет.
— Все те же надменность и гордыня, — Рейн IV презрительно скривился. — Тебя волнует не сама смерть, а то, как ты умрешь. Глупо. Впрочем, вас уже не переделаешь. — Он тряхнул головой и, прихрамывая, направился к выходу. Подойдя к двери, император обернулся, — Прощай Норбер. Полагаю, мы больше не увидимся. И еще, — он скользнул взглядом по висевшим на руках узника железным звеньям, — я прикажу прислать другого кузнеца. Пусть закует тебя в цепи покрепче. Эти оказались не слишком надежны.
— И в планах заговорщиков было уничтожение всей императорской семьи всех тех, в ком течет кровь Старшего…. — Мэтр Гарено читал текст приговора размеренно и громко, старательно разбирая округлые буквы незнакомого почерка. Временами он отрывал глаза от длинного листа бумаги и, стараясь делать это незаметно, косился на скованного по рукам и ногам узника. Он никогда не считал себя смельчаком, но и, как ему казалось, не был жалким трусом. Но этого, с трудом сидевшего перед ним калеку, он боялся. Страшился до жути, дрожи в коленях, того мерзкого состояния когда горели щеки, а язык прилипал к гортани. И за это постыдное, презираемое им самим чувство он его ненавидел, столь же глубоко и сильно, как и боялся.
К счастью, вскоре все это будет в прошлом. Сегодня предстоял самый сложный этап той операции, что еще полгода назад замыслили император и канцлер. А ведь он сомневался. Был уверен, что не получится. В памяти услужливо пробудилось подзабытое ощущение полного оцепенения и молчаливого ужаса, когда Торберт Лип, пытливо глядя ему прямо в глаза, посвящал его во все детали плана. Святотатство. Невиданное дело. Поднять руку на потомка Младшего?! Ведь когда то он и сам хотел стать прославленным воином, доблестным рыцарем, приобщиться к красному Дару. Рядом с маленьким и сонным городком, где он родился и вырос, стояло заброшенное командорство Братства Смелых. Громадное, построенное еще третьим Магистром, оно защищало южные границы империи от набегов аэрсов. Времена шли, границы империи отодвигались на юг, и каменный исполин стал не нужен. В лучшие времена в нем находилось до тридцати рыцарей и сто сержантов. И это не считая куда более многочисленных оруженосцев и наемников. Давно покинутый и полуразрушенный замок продолжал вызывать восхищенное удивление своими размерами и славной историей. И конечно, все окрестные детишки досконально знали извилистые лабиринты замковых подвалов, безбоязненно лазили по зубчатым стенам. Маленький Миго не был исключением, и вместе со всеми с упоением носился по окутанным тайной развалинам, воображая себя, то Винзелом Элуробойцей, то его правнуком Сигурдом-Кровавым. Вразумления отца, желавшего видеть младшего сына нотариусом в родном городе, ни к чему не приводили. Он — Миго Гарено, третий сын помощника городского судьи, обязательно будет выбран Младшим и получит желанное кольцо с сердоликом. Сколько раз в затаенных мечтах ему представлялись завистливые взгляды сверстников и восторженное преклонение миловидной дочки настоятеля местного храма Триединых. Действительно, почему бы и нет. А затем его бы ждало Братство Смелых и золотой перстень с рубином. Он стал бы прославленным рыцарем и верным помощником самого Магистра. Эх, детские грезы. Читая приговор, мэтр мысленно улыбнулся. Как это было давно, однако он навсегда запомнил то ощущение горечи, досады, чудовищной несправедливости, когда добродушный увалень отец Готлиб остановил его перед статуей Старшего и, положа руки на костлявые плечи, радостно воскликнул: — Тебе очень повезло мой мальчик. Ты выбран. — Затем были объятия отца, слезы матери, незаметно показанный старшим братом кулак. И скромное серебренное колечко с чароитом, которое он, несмотря на свой нынешний достаток, продолжает упорно носить.