[Бернадет: В любом случае, для начала я провожу вас до монастыря.]
[Сергей: Знать бы ещё зачем…]
[Бернадет: Ну хочется, вот и всё-ё-ё…]
Всё это время девушка и так изрядно потирала свои плечики бледными ладонями — всё-таки дворцовые платья не совсем предназначены для ночных прогулок по «благоухающему» Четвёртому Кольцу.
[Сергей: Ужас, у тебя уже зубы стучат! Говорил я тебе, что это плохая идея.]
[Бернадет: Д-д-д-да, всё нормально…]
[Сергей: Эххх… Женщины…]
Мучительно вздохнув Сергей снял с себя монашескую рясу, сшитую Филькой, и быстро натянул её на Бернадет. Одеяние было широким даже для самого юноши, так что оно преспокойно покрыло всё тело дрожащей девушки.
[Бернадет: Сп-спасибо…]
[Сергей: Ты чего запинаешься, до сих пор холодно?]
[Бернадет: Да нет… Я так….]
[Сергей: Понятно… Давай тогда ускоримся, а то я так не доживу до монастыря.]
Под рясой Сергей обычно ничего не носил в силу того, что в Йефенделле сейчас было лето, так что и сейчас он остался голым по пояс.
Попаданцу не было так холодно — он родился в одном из северных полузаброшенных городков России, да и в монастыре было не тепло, так что он, по сути-то, уже успел привыкнуть к такому. Засунув рукив в карманы панталон, он спешно шагал по сырым тропинкам до заветного монастыря. Прошло не так уж и много времени с того момента, как он впервые оказался в столице Империи Эльденгард, но он уже научился добираться от дворца до монастыря даже в кромешной тьме.
[Сергей: Хм… У Дыона свет горит… В такое время?..]
Юноша вспомнил те злобные глаза, что глядели на сломанное тело Моно буквально сегодня.
[Сергей: Надо зайти к нему, только… Тебе лучше возвращаться во дворец или отправляться по делам, я не знаю… Рясу можешь завтра вернуть.]
[Бернадет: Нет… Я же сказала, что уйду только после монастыря.]
[Сергей: Да чего ты привязалась?]
[Бернадет: …]
[Сергей: Эххх, видимо, я сказал что-то грубое… Что ж… Забудь.]
Смиренно опустив брови юноша приблизился к шаткой деревянной дверце и пару раз постучался. Сначала над слегка освещённой травкой лишь носилась на призрачных крыльях тишина, но буквально через несколько секунд на пороге показался корчмарь.
Он был одет в свою привычную одежду, его усы всё также доброжелательно свисали на пухлые губки, но глаза… В них не было ничего весёлого или беззаботного.
[Дыон: Судырь?…]
[Сергей: Прости, что так поздно… У тебя горел свет, и я решил…]
[Дыон: Заходыте…]
Толстяк молча развернулся и потопал к стойке. Сергею, входящему в корчму, уже было тяжело не обращать внимание на комплекции его старого друга. Если раньше юноша не придавал этому значения, то сейчас же эти гигантские руки вводили его в самый настоящий страх.
Сегодня он видел, на что они были способны…
[Дыон: Драсвуйты, дама… Я Дыон… Эххх…]
[Бернадет: Приятно познакомиться, я Бернадет.]
Как ни странно, дворцовая особа не отворачивалась от всего этого вечного беспорядка в корчме с каким-то презрением, а наоборот — она с необъяснимым восторгом поглядывала, что на сальную рожу корчмаря, что на сыре столы, сломанные табуреты, огромную бочку с бодягой…
[Сергей: Так чего ты так поздно-то со светом сидишь?]
[Дыон: Ны спытся…]
[Сергей: …Это всё из-за сегодняшнего боя?]
[Дыон: Еслы бы… Эхх… Проста вспомныл кои-шо…]
[Сергей: …]
[Бернадет: …]
За окном трещали сверчки. Мелкие цветочки неслышными бухами щекотали друг друга в обдуваемой ветром катавасии. Тучи неясными приведениями носились по и так уже тёмному небу, а ветерок, как отъявленный хулиган, бродил от одного окна к другому, пытаясь разбудить дремлющий Йефенделл.
[Дыон: Эххх… Раньши я был убийцей…]
[Сергей: …]
[Бернадет: …]
[Дыон: Я рэзал нывыновных, грабыл честных…]
[Сергей: …]
[Бернадет: …]
[Дыон: Я был очынь плахим чыловеком…]
[Сергей: …]
[Бернадет: …]
[Дыон: Всё тык и было бы, если ь не в адин день…… Эххх……]
В глазах Дыона была самая настоящая боль. Он с грустью глядел в пол, еле слышно произнеся слегка бурчащие слова. Сергей и Бернадет, тем не менее, притихли и прислушались к рассказу корчмаря, уперевшегося рукой об деревянную стойку.
[Дыон: Эххх… Тагда тока началася осынь……………]
Дыон
…Тогда только начиналась осень. Листья деревьев желтоватыми гроздями сыпались с чернеющих ветвей, в то время, как земля потихоньку становилась всё сырее и твёрже. Солнце с каждым днём задерживалось реже, оставляя за собой только невыносимо долгие ночи.
В этот день было особенно пасмурно: тучи воронами налетели на и без того сереющее небо, и мир погрузился в тусклое уныние.
Во дворце Йефенделла проводили какой-то обряд посвящения или что-то в этом роде: играли редкие фанфары, в окнах замка поблескивали разноцветные силуэты, а стража особенно пристально поглядывала по сторонам, выискивая непонятно что среди прохожих.
В Первом Кольце было тихо — большинство дворян и чиновников разъехались по урожайным областям Империи, чтобы вести контроль за поставкой продукции в столицу, а остальные и не собирались шуметь в таком тихом и умиротворённом закоулке столицы.
Во Втором Кольце же, наоборот, творилась самая настоящая шумиха — прилавков не хватало, и люди принимались торговать прямо на улице среди толпящегося народа. Все, кто всё лето собирал овощи с грибами и ягодами, теперь старался продать всё это подороже, а остальные же искали еды в прозапас вплоть до весны, пока пища совсем не исчезла с прилавков. Естественно, в этом столпотворении расцветали карманные кражи, обманы, давки и прочие не очень хорошие вещи, с которыми, тем не менее, приходилось мириться.
В Третьем Кольце жизнь шла свои чередом: шумели мануфактуры, не столь многочисленные работники тихо колотили железо или таскали на плечах деревянные конструкции, и слегка прерывисто плескала вода на громадных колёсах водяных мельниц. Указа о мобилизации и отмене монашества ещё не было, так что никто не теснился, работали действительно мастера своего дела, и дело шло хорошо и неспешно.
В Четвёртом Кольце всё шло своим чередом: пьяницы всё также валялись на дорогах, много где шастали зверолюды — до Авагарлийского Теракта оставалось ещё лет 6 — на полянах резвились босоногие детишки, а какой-то громадный мужик с безразличным выражением лица глядел вдаль, оперевшись на дверцу небольшой хижинки.
У громилы были короткие русые волосы, сложенные набок, мелкие зелёные глазёнки, самые обычные, слегка рассыпчатые брови, пухлые щёчки, маленькие губки и гладковыбритый двойной подбородок. Он не улыбался, руки были сложены на широченной груди, а в голове было пусто.
[???: Оныч, твой выход!]
Дверь слегка дрогнула, и здоровяк отошёл в сторону, опустив свои громадные ладони. В проходе показалась голова — чёрная шкура, волчьи уши, но при этом человеческое лицо… Один из зверолюдов-бандитов.
Тем не менее, мужик был не против них, а заодно, так что, не задумываясь, он, пригнувшись, пробрался внутрь хижины, сложив руки за спиной.
Здесь было почти пусто: из мебели только один табурет и небольшой столик, больше похожий на полку, прибитую к стене. Дощатый пол, дощатые стены, дощатый потолок — хозяева этого дома жались в таком же дощатом угле, беспомощно тыча ладонями в сторону четырёх зверолюдов, наставляющих на них небольшие арбалеты.
Заприметив сгорбленного великана, отец семейства — тоже зверолюд, собачьи уши, небольшая плешь, добрые, но до боли жалкие глазёнки — начал инстинктивно плакать. Такая особенность здоровяка почему-то работала почти на всех зверолюдов — возможно из-за животных рефлексов.
[???: Сучара, ты будешь отвечать, куда ты деньги спрятал?!]
[???: Да нет у меня никаких денег! Хны-хны… Прошу, отпустите нас, заберите, что хотите, только уйдите, прошу!]