Здесь ничего не изменилось. Все так же сыро. И горько.
Деревянные кресты мокнут. Темнеют. Сползают в грязь, наваленные кучами, венки. И лица умерших возникают передо мной, требуя тепла.
Место, где живет бессмертие…
Я чувствую призраков. Они ждут тех, кто помнит. Тех, кто мешает им уйти.
Шепчут их имена.
Кладбище кажется бесконечным. Могилы тянутся неправильными линиями за горизонт, множась сотнями, под зеркальным осколком неба. И каждый мой шаг, выпускает на волю все новых и новых его пленников. Они выходят из комнат, гремя тяжелыми цепями, и я вижу, как они устали. Как отчаялись скинуть оковы и покинуть это место, ставшее для них тюрьмой. Мокрые от слез, худые и голые, посреди леса из крестов, они сами превращаются в памятники, окутанные приторной дымкой боли.
Нет ничего страшнее для мертвых, чем бессмертие, подаренное живыми.
Ливень истязает землю. Шипит от наслаждения.
Осторожно пробираюсь по скользкой глине, между детскими могилами, и вижу, наконец, живых людей. Траурную процессию в черных тонах. Точки зонтов. И красную полоску гроба, похожую на хирургический разрез.
Подхожу ближе. На то расстояние, которое позволяет мне проститься с ней. Я вижу ее всего секунду, некий миг, полный красоты и боли. Ее лицо. Бутон белой розы, уложенной бережными руками, на красный шелк последнего признания.
По бледным щекам ее течет дождь. Капли, обнажающие правду. Смывающие тональный крем с фиолетовой кожи.
Слезы неба, подаренные ей одной.
Время прощания.
Навсегда.
Ее лицо, наполненное умиротворением и спокойствием, ускользает, исчезая под ярко-красной ширмой. После стольких лет поисков и разочарований она, наконец, обрела свободу.
Может ли быть счастье в этом? Та настоящая любовь, которую она так искала?
Гроб, перекосившись на веревках, медленно опускается в могилу. На грязное дно, где ползают клубки, потревоженных лопатами, червей.
Я не знаю ответов. Но хочу верить в то, что эта девочка найдет все, о чем мечтала.
Комья липкой земли летят вниз, кляксами расползаясь по красной обивке. Вспыхивает молния, словно вспышка фотоаппарата, фиксирующего горькую память. А где-то вдалеке, в другом измерении, раскатисто гремит гром, зовущий жить.
Я жду. Но Оксана все не приходит.
Люди у могилы молчат. Прячут лица под зонтами. Держатся за руки.
Знают ли они, как она умерла?
Захлопываю пальто, собираясь уйти.
— Прощай…
— Вы знали ее? — детский голос за спиной заставляет меня вздрогнуть.
Оборачиваюсь.
Девочка-подросток, в смешном клетчатом кепи, смотрит на меня из-под зонтика, не отводя глаз.
— Я…да, немного.
Ее большие зеленые глаза кажутся мне знакомыми.
— Вы промокли. Хотите под зонтик?
— Нет, я… — слова застревают в горле. Я помню. Ее школьную фотографию. И свои дрожащие руки. Помню и то, как блестели эти зеленые глаза, под черным небом раннего марта. Будто звезды.
— Почему вы грустите? Вы ждали кого-то, кто не пришел?
Она выскочила на дорогу так неожиданно, так просто… Худенькая фигурка неразличимая в свете фар. Я не успел ударить по тормозам. Я торопился домой…Мой джип тащил ее под днищем двадцать пять метров, высекая из асфальта россыпи красных искр. Смерть была мгновенной.
Она не видит моих слез, смешавшихся с дождем. Не слышит, как стучит мое сердце. И не знает, сколько слов предназначенных ей, умирают сейчас во мне, обращаясь в тлен. Она просто улыбается. И от этого вдруг, становится теплей.
— Я ждал…ее, — смотрю на то, как мелькание лопат превращается в холм.
Девочка следит за моим взглядом и пожимает плечами.
— Она умерла. И не сможет прийти.
— Я знаю. Но все равно жду.
Она хмурится, пряча улыбку:
— Вы знаете, как им от этого больно?
Да. Я знаю. Но так ли много, чтобы понять?
— Да, я…
— Тогда почему вы держите меня?! Если знаете, почему держите?!
По щекам ее ползут прозрачные слезы. Но она не видит их. Смотрит на меня. Требует ответа.
— Я не знаю…Прости…Я…не знаю почему!
Округа замирает. Блестит в молчании, отражаясь в испуганных зеленых глазах.
— Вы так ничего и не поняли?
— Что!? Что я должен был понять?!
Кричу.
Она делает шаг назад, и вдруг, на лице ее, одна за другой начинают появляться кровоточащие раны.
— Вы искали не Оксану. Все это время, вы искали только меня.
Темная кровь узорами разрисовывает кожу. Капает на одежду, замарывает зубы.
— Остановись. Прошу тебя…Не делай себе больно…
— Я не могу это остановить. Вы — можете.
— Как? Скажи как?!
— Вы должны отпустить. Освободиться. Ведь в Оксане вы увидели меня. Такой, какой я никогда уже не стану. Обычной девушкой ищущей любовь. И потому, впервые за долгие годы, вы так сильно почувствовали чужую боль. И поняли, что существуете во тьме.
— Я так виноват перед тобой…
— Вы делаете мне больно. Посмотрите… — она истекает кровью все сильней. Темные пятна дырявят одежду. — Каждый раз, когда вы так думаете, я возвращаюсь туда. Под колеса вашей машины.
В любом детском взгляде. На каждом перекрестке. Дома, в хмельной вечерней тоске. Я дарил ей бессмертие, наполненное болью. И она, не имея выбора, принимала этот страшный дар.
— Прости меня…Я не знал, что это так…
— Вы не помните, как меня зовут, верно?
Она права. Я помню все, кроме имени.
— Нет.
Раны больше не кровоточат. Исчезают. И она снова улыбается мне.
— Вы вспомните. Когда освободитесь. Но эта память будет уже совсем другой. Идемте.
— Куда?
Девочка удивленно глядит на меня. И растерянно пожимает плечами.
— К Оксане.
У могилы никого нет. Те, кто пришел проститься, исчезли вместе с дождем. Тяжесть туч поднялась высоко в небо, увлекая за собой сталь серебряного занавеса. Оставляя на деревянной сцене лишь мокрые следы случившейся драмы.
Мы не опоздали.
Сжимаю в руках смятый билет.
Мы пришли вовремя!
— Идемте. Она хочет вам кое-что показать.
Свое бессмертие?
Следую за узкой детской спиной. За красочным узором зонта. Скольжу между оградами и памятниками, стараясь не отставать. Принимаю все так, как есть. Это место. Эту память.
Карабкаюсь к свету.
Когда я хоронил маму рядом с пустой могилой отца, я надеялся, что она не почувствует холода. Ведь она всегда верила в то, что это место, вместе с каменным обелиском, оградой и цепями, и есть отец. Что тело его осталось там, в далеких ущельях гор, но он вернулся к нам каплями дождя, и пропитал эту землю насквозь. Быть может в этом мама видела настоящее бессмертие?
Когда все закончится, я приду к ней. И скажу о том, как сильно я люблю.
Зонтик останавливается. Открывает мне детскую улыбку.
Смотрю поверх нее.
У каменного забора, прижавшись к нему крепкой бревенчатой спиной, стоит резная беседка. Она пуста.
— Идите, она ждет, — девочка уступает мне дорогу.
Но я не двигаюсь с места.
— Я…никого не вижу.
— Увидеться после смерти вам не дано. Но Оксана сказала, что вы все поймете. Что услышите ее. Идите. Потому что и мне пора.
— Ты уходишь?
Она кивает. И вдруг говорит:
— Они забывают обо мне. Приходят все реже.
— Кто?
— Родители. У них малышка. И когда она смеется, они забывают. Наверное, это не плохо, да? Ведь я хочу, чтобы они были счастливы.
Я не знаю ответа. Но она ждет. Маленькая девочка с сильным сердцем. И я соглашаюсь.
— Да. Это не плохо…
Она улыбается и счастливая уходит прочь. Исчезает навсегда в лабиринтах миров. И только яркая точка зонта, все еще пульсирует в моих, потерявших цвет, глазах.
Поднимаюсь в беседку по мокрым ступеням. На лакированном столике стоит включенный ноутбук. Заставку охраняет черная пантера.
Достаю из пальто скользкую коробку диска. Стараюсь удержать прыгающие буквы.