Но искры его губ холодные. Не чувствую их прикосновений.
— Ок…сана.
Говорят, что общаться с психологами проще простого. Вранье. Не могу сказать ему ничего, кроме имени.
— Оксане нужна ваша помощь, — Сашки исчезает. Не вижу ее. Слышу только голос, идущий откуда-то из-за стены обвитой плющом.
— Вот как? — смотрит на меня. — Какие у вас красивые, зеленые глаза. И ведь это не линзы?
Мотаю головой. Горло забито стуком взволнованного сердца.
— Александра?
Только его голос может впустить ее обратно. И она приходит. Вижу краем глаза ее тонкий, размытый силуэт.
— Да?
— Вы ведь были у меня дома?
— Была.
— Я думаю, что с Оксаной мы будем работать именно там.
Его слова холодны, будто острый металл. Но внутри он плавится от жара. Этому человеку не терпится остаться со мной наедине. Произвести бартер.
— Вы подскажете ей адрес?
— Конечно, он у меня записан где-то…
Сашка беспрекословно соглашается с любыми просьбами. Почему? Неужели она не видит, что все волшебство этого места — в ловкости рук опытного мошенника?
— Здесь у меня приемы расписаны до следующей зимы, — вздыхает. Оголяет запястье, обвитое браслетом наручных часов. — Но пока время есть. Пройдемте в кабинет, Оксана. Мне нужно с вами поговорить.
Смотрю на Сашку.
Кивает.
— Иди.
— О, — старик замечает мой испуг. — Пойдемте, меня не стоит бояться. Я не зубной врач.
Но ему и невдомек, что я бы с удовольствием променяла это место на кабинет дантиста.
Пропускает меня первой, как истинный джентльмен. Заходит следом и закрывает дверь.
Внутри спокойно и тихо. Даже метроном, словно уснувшая птица, молчит на крепком дубовом столе. Молчат на стене электронные часы, так же, как и молчит мягкая кушетка в углу. И черные кожаные кресла, расставленные по обеим сторонам стола, тоже не издают ни звука. Все здесь наполнено умиротворением. И сном, которому хочется предаться.
За пластиковым окном кружит метель. Мягкая и пушистая, будто игривый котенок.
Осторожно прохожу к столу, не зная, куда девать руки. И в итоге сцепляю их тяжелым замком.
— Можете снять куртку. Бросьте ее куда-нибудь.
Он стоит у порога, разглядывая мою неловкость. И от его взгляда мне хочется прикрыться, потому что сейчас я кажусь себе абсолютно голой.
Расстегиваю молнию и вешаю курточку на спинку кресла.
— Присаживайтесь, Оксана. Постарайтесь расслабиться, иначе у меня тут перегорят все лампы.
Оглядываюсь по сторонам. Ни одного источника света кроме окна и лампы, с красивым абажуром, на столе.
Так какого черта этот ублюдок издевается надо мной?!
— Не думаю, что разговор получится…
Его странные фокусы действуют. Не успеваю взять куртку, как одной лишь фразой он усаживает меня в кресло.
— Вас мучают вопросы. И сны.
Смотрю на него в испуге. Не могу заставить себя поверить в волшебство. Ищу подвох.
Над столом висит картина. Страшная и кровавая, словно ее рисовал сам сатана. Множество крюков разрывают на части живого человека. Они глубоко входят в плоть, разбрызгивая кровь, и тело от этого, в буквальном смысле, расходится по швам. Бедняга кричит от невыносимой муки, но невидимый палач не останавливается. Тянет за крюки все сильней…
Волшебник усаживается за стол напротив меня. Видит мою заинтересованность картиной и кивает.
— С этой картины и начинаются все разговоры в моем кабинете.
Смотрю на него в недоумении.
— О, Оксана, простите. Что вы видите на этом полотне?
— Уродство.
Других слов у меня нету.
Снисходительно улыбается мне, как улыбаются умственно отсталым людям, собирающим детский паззл.
— Хорошо. А что изображено на самой картине?
— Казнь.
— А еще?
— Крюки.
— Вот, — складывает руки на столе. — Вы тоже увидели крюки, Оксана. А это значит, что вам нужна моя помощь.
— Я не понимаю.
— Я объясню. Когда ко мне обратилась Александра, на первом же сеансе, она, так же как и вы, назвала эту картину уродством. Хотя…она выразилась немного красочнее, — смеется, — такая уж она прямолинейная девочка. Но дело не в этом — к концу наших с ней сеансов, ей стало понятно, что на картине… она сама. Такая, какой была, и какой больше никогда не станет. Она поняла, от чего бежала. Что мучило ее и не давало жить все эти годы. Увидела, наконец, свою болезнь. А когда знаешь о причинах, всегда проще излечиться и избежать повторного заражения.
Рассматриваю ужасное полотно. Но не вижу ничего, кроме жестокости и крови. Неужели Сашка прошла через это? Моя Алька, у которой все серьезные разговоры сводятся к единственному — «Пойду покурю»?..
— Простите, но я…все равно не понимаю вас. Что на этой картине?
— Сейчас на ней вы. Человек, которого мучают вопросы, — берет со стола листок бумаги и ручку. Чиркает что-то и протягивает мне. — Что вы видите?
— Вопросительный знак.
— Или крюк?
Присматриваюсь внимательней.
— Нет, нет…это знак вопроса. Будем играть в ребусы?
— Немного. Но вы видите сходство вопросительного знака с крюками на картине?
— То есть, вы хотите сказать, что…всё, я поняла, к чему вы клоните.
Довольно улыбается.
— Расскажите мне. Что вы поняли?
Вздыхаю.
— Казнь на картине всего лишь образ. На самом деле нужно смотреть глубже, — поднимаю взгляд к кровавому полотну. — Но вы уверены, что художник имел в виду именно это? Может быть, он рисовал…просто кровь?
— Уверен. Потому что автор этой картины — я.
Вздрагиваю от неожиданного признания.
— Вы?
— Именно так. Вам не нравится?
Нет! Мне не нравится! Но…
— Слишком…кроваво.
Оборачивается к картине.
— Вы так считаете? А сколько крови пролили вы, прежде чем прийти сюда?
Разговор начинает меня пугать. Но думаю, он необходим, как посвящение. А значит, я должна быть искренна.
— Достаточно много. Вы сможете мне помочь?
Задумывается. Пожимает худыми плечами.
— Трудно сказать. Мне нужно познакомиться с вашей проблемой поближе. А пока я знаю только то, что вы пришли сюда. И вижу, что вам нужна моя помощь. Вы заблудились, и сейчас очень далеко от тех мест, где хотели бы быть. Я отведу вас туда, но…многое будет зависеть и от вас, Оксана.
Он прав. Во всем. Не знаю, как ему это удается, и какие еще карты он прячет в рукавах, но я готова пойти с ним. Взять его за руку. Как любовника, как отца, как…волшебника.
— Мне снятся сны. Кошмары, в которых меня истязает человек с белым лицом. Он приводит меня в странное место, но я не помню, как мы шли. Единственное, что я знаю — боль, которую он причинит мне, будет изысканной. И я желаю ее, но… каждый раз, что-то идет не так. И в человеке просыпается зверь, требующий крови, — смотрю в прозрачные глаза. — Он хочет убить меня. И тогда я просыпаюсь. Но все равно чувствую его рядом. А иногда, даже слышу, как он ходит за стеной, на кухне. Но, наверное, это просто скрипят старые половицы, — прячу дрожащие руки между коленей. — А как вы узнали, что меня мучают кошмары?
— Ну, я ведь волшебник и это мое призвание. А вообще-то, все довольно просто. Когда мы спим, наш мозг продолжает работать, и все вопросы, мучающие нас в реальной жизни, перетекают во сны, обрастая яркими образами и фантастическими видениями. Поэтому издревле люди и толковали сны, исходя из проблем и радостей реальной жизни. Не исключено, что сегодня, из-за того, что вы так меня боялись, я вам и приснюсь.
— Уже не боюсь.
Мне стыдно за то, как я вела себя и за то, что сравнивала этого доброго человека со злобным тираном, поработившим город. Думаю о том, что сейчас мои щеки похожи на помидоры. Улыбаюсь.
— Улыбаетесь? — проводит глазами по моим губам. — Вот и славно. Я рад, что мы настроились на позитивную волну. Это не значит, что дальше будет проще, но…по крайней мере, вы больше не будете меня бояться.
Хочу задать вопрос о цене его помощи. Но заставляю себя промолчать. И только тьма, спрятавшаяся от дневного света в глубинах моей души, шипит о том, чтобы я спросила, как ему больше по вкусу — когда девчонки глотают, или размазывают по лицу?