– Понимаю, – вздохнула Эмма.
Она испытала глубокое разочарование. Рози и впрямь сильно изменилась после замужества.
У самой Эммы и в мыслях не было управлять кем-то, тем более индусами, однако она не стала спорить с Рози, не желая платить подруге неблагодарностью за гостеприимство. Хотя вопрос, какое право имеют англичане управлять кем бы то ни было за пределами собственных границ, напрашивался сам собой, как и в случае с ирландцами.
– Александр Кингстон – звучное английское имя, – продолжала Рози, чопорно поджимая губы, – но очень вероятно, что один из его родителей или по крайней мере дальних родственников был индийцем. Кутча-бутча – так индусы называют полукровок. О нем никто ничего толком не знает. Если у него и есть жена и дети, их никто никогда не видел. Никто не бывал у него дома.
– Может быть, он изгой общества вроде меня?
– Ты не изгой, Эмма. Просто тебя всю жизнь не понимали, а после смерти матери стали вдобавок притеснять. Теперь всему этому настал конец. Перед тобой откроется блестящее будущее, и очень многое зависит от тебя. Избегай Кингстона, будь мила с Гриффином. Я уверена, что из этого что-нибудь да получится… Ты готова? Думаю, надо спускаться. Уильям нас уже заждался.
– Ступай, я тебя догоню. Мне еще надо кое-что доделать.
– Что тут доделывать? Я же говорю, ты выглядишь очаровательно.
– Хочу прибрать свои вещи. Они в таком беспорядке!
– Предоставь это слугам. Привыкай к индийским слугам, Эмма. Они делают все, что требует их каста. Если ты возьмешь на себя обязанности слуги, отвечающего за эту комнату, то только обидишь его и разгневаешь моего мажордома. Не беспокойся из-за такой чепухи.
Эмма со свойственным ей упрямством стояла на своем:
– Скажи Уильяму, что я сейчас приду. Обещаю, что не задержусь.
Рози подобрала юбки, укоризненно качнув головой.
– Ну раз ты так настаиваешь… Жду тебя внизу через несколько минут. Ох уж это мне твое упрямство!
Выпроводив Рози, Эмма подбежала к большому черному сундуку и, откинув крышку, достала документ на Уайлдвуд. Она повсюду носила его с собой в надежде на встречу с человеком, который, взглянув на карту, скажет: «О, я отлично знаю, где находится этот Уайлдвуд. Буду счастлив вас туда доставить».
Пока что этого не произошло, но Эмма не теряла надежды. Рано или поздно это случится, и девушка лишь молилась об одном: чтобы ей не пришлось распродать весь свой жемчуг и расстаться с рубином или, что еще хуже, выйти замуж за первого встречного. Нельзя же бесконечно пользоваться щедростью Рози! Уильям проявлял безупречное гостеприимство, но Эмма чувствовала, что и этому настает предел. Он занимал не слишком крупный пост, и доходы его были весьма скромны. Впрочем, Эмма замечала, что Рози свободно тратит деньги на бесчисленные наряды. Ведь теперь у нее появился прекрасный предлог для почти ежедневных светских визитов и развлечений – сватовство Эммы.
Все это утомляло девушку. К тому же она опасалась, как бы не превратиться в источник конфликта между Рози и ее мужем. Хуже всего было то, что Эмма начинала тяготиться такой жизнью. Чем больше она наблюдала британское общество в Калькутте, тем меньше его одобряла. Брак с Персивалем Гриффином не мог служить выходом. Напротив, это больше походило на добровольное заточение в склепе удушливых британских приличий.
Сунув бумагу в ридикюль, Эмма еще раз посмотрела в зеркало. На лбу и на верхней губе у нее поблескивали капельки пота, а ведь еще не начался сезон жары! Британцы так и не подобрали для себя одежду, соответствующую здешнему климату, а наряжались так же, как у себя дома в это время года.
«Я должна покинуть Калькутту и увидеть подлинную Индию, – шепотом сообщила Эмма высокой нахмуренной женщине в зеркале. – В Уайлдвуде я не стану носить ни турнюров, ни платьев с длинными рукавами, ни нижних юбок!»
Алекс придирчиво разглядывал свое отражение в зеркале в массивной позолоченной раме, стоявшем на таком же позолоченном комоде в углу спальни. Сакарам, как всегда, постарался и приготовил подходящий для предстоящего приема английский костюм. Впрочем, одежда не могла скрыть его экзотического облика – Алекс очень мало походил на англичанина.
Несмотря на вполне европейский рост, крепкое сложение и голубые глаза, он имел типично индийские черты лица, выдававшие могольское происхождение, хотя он не был чистокровным моголом.
– Кутча-бутча, – пробормотал Алекс и с отвращением отвернулся от зеркала.
Он подошел к старинному тиковому столику, опиравшемуся вместо ножек на резного слона с бивнями из настоящей слоновой кости и с бриллиантами вместо глаз. Это был подарок его тетушки. Когда-то столик принадлежал правителям могольской династии и сейчас олицетворял для Алекса былое величие Индии, которому не суждено было повториться. Путешествуя, Алекс никогда не расставался с этим дорогим для него предметом.
Взяв со стола перчатки, он, морщась, натянул их. Алексу не хотелось идти на вечерний прием, да и вообще пребывание в Калькутте раздражало его. Все это было пустой тратой времени. Появление на балу не принесет ему никакой радости и у него не появятся новые друзья среди британцев, однако он был обязан стараться ради своих детей, Майкла и Виктории.
Британское владычество не могло рухнуть за одну ночь. Не научившись выглядеть, думать и действовать по-британски, его сын и дочь не смогут занять достойное положение в обществе. Алекс не мог допустить, чтобы его дети навсегда остались жителями джунглей. Без связей с британцами, без их денег, торговли, просто доброй воли его империя неминуемо рухнет, и ему нечего будет передать сыну. Виктория не сможет выйти замуж ни за британца, ни за представителя верхушки индийского общества.
Полный решимости использовать предстоящий долгий и скучный вечер в своих целях, Алекс вооружился тростью с золотым набалдашником и шагнул к двери. Но тут перед ним предстал беззвучно появившийся в спальне Сакарам.
– Готов вам служить, саиб. – Слуга в белом одеянии, с белым тюрбаном на голове низко поклонился. Подчеркнутая подобострастность Сакарама действовала Алексу на нервы: он с уважением относился к слуге, прислушивался к его мнению, уступал, когда тот пытался обуздать его неистовство. Сакарам был ему как родной отец.
– Перестань называть меня саибом! Когда мы остаемся наедине, я хочу, чтобы ты обращался ко мне по имени – Сикандер.
– Лучше я буду называть вас на английский манер – Александром. – Сакараму было присуще непоколебимое чувство достоинства. Никогда и ни в каких ситуациях он не повышал голоса. Выражение его лица оставалось неизменно безмятежным.
В детстве Алекс постоянно испытывал терпение Сакарама, однако все, чего ему удавалось добиться, – это трепет точеных ноздрей слуги и потемневшие от гнева глаза.
– А мне больше нравится Сикандер, – уперся Алекс, просто чтобы поспорить.
– Возможно, но это неподобающее для вас имя. Вы собираетесь пригласить в свой дом айю-англичанку, поэтому все мы должны привыкать к обращению «саиб»: именно так индусы зовут своих господ-англичан.
– Можешь так обращаться ко мне при посторонних, но не наедине со мной! Кстати, по-английски «айя» звучит как «няня».
Сакарам приподнял брови:
– Разве это не означает «коза»?[2]
– Не требуй объяснений: у меня их нет. Но мы будем звать ее именно так – няней. На ней будет лежать ответственность за превращение Майкла и Виктории в настоящих английских детей.
Глаза Сакарама заметно потемнели.
– Они и без того хорошие дети! Я сам забочусь об их воспитании, как прежде заботился о вашем.
– В индийских, а не в английских правилах. Английские требования этикета отличаются от наших. Не хочу, чтобы мои дети повторяли мои ошибки! Ты сделал все, что мог, Сакарам. Я не виню тебя за то, что не умею себя вести так, как полагается в европейском обществе.
– Тем лучше. Мои уроки тут ни при чем. Просто вы слишком часто становитесь жертвой своей натуры, Сикандер. Вот и сегодняшний вечер будет для вас полон соблазнов. Предостерегаю вас против крепких напитков и ухаживания за хорошенькими женщинами, как замужними, так и свободными.