После стрижки меня ждали маникюр (ногти я попросил не красить) и педикюр. Короче говоря, через пару часов я вышел из парикмахерской новой копейкой. Вот только у дракона имелось другое мнение.
– Так как ты не дарёный конь, нам сюда, – сказал он у входа в стоматологический кабинет.
– А может, не надо? – взмолился я.
Вместо ответа он посмотрел так, что я безропотно вошёл внутрь. Там меня, тоже ни о чём не спрашивая, усадили в кресло…
Несмотря на то, что боли не было, вспоминать стоматологическую часть подготовки к встрече с прекрасным совершенно не хочется.
– Вот теперь ты готов, – решил, наконец, дракон и щёлкнул пальцами.
В тот же миг возле нас остановилось непонятно откуда взявшееся такси.
– К мадам Еве, – распорядился дракон.
– Понял, – ответил водитель.
В машине дракон толкнул речь о философии:
– Представь себе картину: среди просторов Неведомого есть остров, населённый людьми. Окружает его непроглядный Вечный Туман Незнания. А называется тот остров Известное, и, как следует из названия, состоит из того, что известно населяющим его людям.
Главным занятием одних островитян является составление предположительных карт Неведомого и его многотомных описаний; призывы к островитянам оставить дела и отправиться туда, где, по мнению составителей, настоящий рай, где жизнь великолепна, и смерть не смеет её прервать. Вот только карты у всех разные, да и местоописания Страны Всеобщего Блаженства у каждого своё. Иногда некоторым удавалось сорвать с места какое-то количество народа и увести в закрытую Вечным Туманом даль Неведомого. Но ничего хорошего из этого не получалось.
Островитяне называют этих людей философами. И хотя многие островитяне ни хрена не понимают, какой от них толк, философов справно кормят.
Другая группа людей занимается тем, что медленно, миллиметр за миллиметром увеличивает площадь острова, по крупицам превращая Неведомое в Известное. Этих людей островитяне зовут учёными.
Остальные, а их на острове подавляющее большинство, занимаются делами житейскими: сеют, пашут, ткут, куют, строят и так далее. Их называют обывателями.
Временами, заинтересовавшись картой какого-нибудь философа, обыватель подходит к нему. Тогда философ начинает расхваливать своё детище.
«Посмотри, – говорит он, – какая у меня карта красивая да ладная! Посмотри, какой я нашёл прямой путь, как прорисовал все детали, какие использовал цвета. Не карта, а загляденье».
«Так то оно так, – смущённо почесываясь, отвечает обыватель, – но скажи мне, ты сам-то там бывал? Ходил ли теми местами? Видел ли собственными глазами те чудеса, о которых рассказываешь?»
«Я видел их глазами своего ума, а это не глаза презренной плоти!» – гордо заявляет философ.
«Глаза ума – это, конечно, хорошо, – с сомнением в голосе говорит обыватель, – но вот потрогать бы что оттуда руками. А вдруг на самом деле ничего такого там нет?»
«Ты сначала определись, что есть твоё «на самом деле», и можно ли верить рукам? Да и как ты можешь ставить свои немытые руки выше прозрения моего ума?! Ты, не знающий даже, что означает слово «предикат», а также тезис и антитезис?»
От этих слов обыватель обычно бежит прочь, а философ, фыркая презрительно, кричит вслед:
«Да что ты вообще понимаешь, быдло неотёсанное!»
И вновь принимается дорисовывать яркие детали на карте.
Ну а мне было не до речей дракона. Я с ужасом думал, что совершенно не знаю… не то, что не знаю – не представляю, как следует себя вести. Ведь до этого я не только ни разу не был в борделе, но никогда не имел дел с проститутками. Так уж вышло, что мне хватало бесплатной любви и рук. Здесь же предстояло знакомство с обитателями борделя высшего класса, которые…
С другой стороны, какое мне дело, какое оставлю впечатление о себе, если второй раз вряд ли там окажусь? Убил бы того, кто вложил в нас рефлекторное желание нравиться совершенно посторонним людям, из-за которого мы то и дело попадаем впросак. Почему мы стесняемся официантов, продавцов, прохожих и так далее, то есть всех тех, чьим мнением без всякого ущерба можем пренебречь? Можем, но из-за идиотской особенности характера готовы из кожи вон лезть, чтобы оставить после себя хорошее впечатление – там, где это совсем необязательно. И наоборот: норовим без малейшего стеснения показать свою скотскую сущность наиболее родным, близким нам людям, в хороших отношениях с которыми заинтересованы в первую очередь.
За размышлениями я пропустил, когда очаровательный городской пейзаж сменили сельские просторы. Теперь мы ехали среди лугов, на которых кто-то кого-то мирно пас. Дорога была заасфальтированной не по-российски, то есть не просто заасфальтированной, а заасфальтированной идеально. В России такие дороги можно увидеть лишь в самый первый день их эксплуатации.
Вскоре мы подъехали к одному из тех домов, какие показывают в фильмах о жизни состоятельных британцев.
Дверь открыл одетый не то в смокинг, не то во фрак (толком не знаю, как они выглядят) слуга.
– Госпожа Ева нас ждёт, – сообщил дракон.
– Входите, господа, она на веранде. Пьёт чай. Прошу вас.
Несмотря на свои «под пятьдесят», Ева выглядела более чем аппетитно. Хорошо сохранившаяся, красивая, элегантная, с прекрасными манерами, она скорее походила на аристократку, чем на содержательницу борделя, тем более что никаких красоток в обозримом пространстве не наблюдалось.
– Здравствуйте, господа, прошу к столу, – сказала она, едва мы вошли, – желаете чаю?
– С удовольствием, – ответил дракон, целуя её красивую руку. – Позволь представить тебе…
– Константин, – назвался я, видя, что дракон снова не может вспомнить моё имя.
– Очень приятно, – ответила она, подавая руку, которую я неловко поцеловал.
– Думаешь, он готов пройти лабиринт? – спросила Ева.
– Есть только один способ в этом убедиться, – ответил дракон.
– Тогда приступим. Держите, – она протянула мне красивую деревянную коробочку, с половину спичечной.
Внутри лежал тёмно-коричневый шарик, примерно с полсантиметра диаметром.
– Вы должны это принять, – сказала Ева.
– А что это? – спросил я, не желая брать в рот незнакомый предмет.
– Эта пилюля откроет перед вами дверь в лабиринт. Без неё не получится.
– Пей. Это – чёрный аламут, – пояснил дракон.
– Тот самый?!! – вырвалось у меня.
Моя реакция заставила дракона и Еву рассмеяться.
– С некоторыми доработками. Мы же не террориста-смертника готовим, – сказала она.
– Пей давай, – нетерпеливо приказал дракон.
Разумеется, я выпил. Разве можно отказываться от таких предложений? Ведь чёрный аламут – фирменный наркотик Хасана ибн Саббаха, при помощи которого он отделял семена от плевел, вербуя последователей.
Короче говоря, я принял аламут, и…
Митота шестая. Адреналин
– Я так понимаю, барин, что иллюминат должен быть в иллюминаторе, а ежели он не в иллюминаторе, то какой же он иллюминат? – услышал я, и проснулся.
Я всё ещё был немного под кайфом, поэтому потребовалось около минуты, чтобы сообразить, что лежу я у себя в постели, в домике дракона. Лежу, как полагается, раздетым. Одежда аккуратно сложена на стуле. На теле никаких следов бурного секса: ни засосов, ни царапин.
И ни одного воспоминания о том, что было после принятия волшебной пилюли. Поняв всю тщетность разобраться без посторонней помощи с тем, что было вчера, моё сознание вернулось к разбудившим голосам. Сначала я решил, что дракон смотрит по телевизору какой-нибудь наш ответ Ларе Крофт, – иначе откуда взяться дурацкой фразе про иллюминатов и иллюминатор, – но тут до меня дошло, что голоса настоящие, и их источник, а вернее источники, находятся на кухне. Один принадлежал дракону, а другой… предстояло выяснить. Беседовали они, разумеется, не об иллюминатах, – якобы услышанная идиотская фраза оказалась порождением моего подсознания.
Одевшись, я направился сначала в туалет, а потом на кухню, решив, что если дракон желал разговаривать конфиденциально, то пригласил бы гостя к себе.