Потом они напали на Темпль, где заседали юристы — те самые юристы, которые составляли грамоты о продаже земли и долговые расписки; крестьяне разбросали черепицу с крыш и разломали ящики, где хранились документы; на улице был разложен костер, и в нем пылали клочки пергамена.
Остановимся пока на этом. Почему же восставшие крестьяне, борясь за свободу и справедливость, всякий раз с ненавистью и гневом смотрели на ящики с документами, крушили эти ящики, рвали и сжигали документы? Обратимся к свидетельству современников. Восставшие крестьяне, рассказывает автор средневековой хроники, живший в конце XIV века, «постановили все судебные протоколы и старые документы предать пламени, для того, чтобы, утратив память о прошлом, их господа не могли потом предъявлять на них никаких прав».
Значит, документы горели в Лондоне и в поместьях английских феодалов потому, что значительная их часть закрепляла превращение крестьян в крепостных, передавала феодалам права на крестьянские наделы. И такие документы хранились не только в английских монастырях и усадьбах английских рыцарей: подобные же документы, защищавшие права феодалов на землю и крестьян, были и в Германии, и во Франции, и в Италии, и на Руси.
Что же это за документы?
Перед нами письмо. Собственно, это даже не письмо, а образец для письма, составленный во Франкском государстве: видимо, часто писались в ту пору такие и похожие письма, если был составлен образец, которого следовало придерживаться.
Письмо начинается упоминанием имени божьего, ибо церковь учила, что имя божие — прежде всего и, следовательно, всякий документ надо начинать с имени божьего. Итак, «во имя божие» аббат такой-то (имени нет, чтобы можно было вставить любое имя) шлет привет такому-то, «нашему возлюбленному во Христе». Аббат добр: он хочет сделать подарок человеку, которому пишет. «По твоей просьбе мы отдаем тебе в пользование наши земли». На этом месте опять-таки в образце пропуск — можно вставить название земель.
Но документ не останавливается на этом, и тут оказывается, что аббат не столь добр, как он хочет это представить. Оказывается, облагодетельствованный человек не имеет права ни продать, ни подарить не только полученную в пользование землю, но и тот надел, который принадлежал ему до этого, и вообще «не может причинять вред» земле, которую он отныне возделывает. «А после твоей смерти, — заявляет аббат в конце письма, — мы возьмем все, со всеми улучшениями и застройками, без всякого умаления земель и рабов, в том виде, в каком означенные земли окажутся, во власть и собственность нашу, не дожидаясь акта передачи и судебного решения». Но и этого доброму аббату мало. Он не может ждать, пока умрет облагодетельствованный им человек. Он пишет: «И ты будешь платить нам ежегодно, в праздник означенного святого, на лампады этого святого и для умножения своей награды в будущей жизни столько-то денег».
Итак, во имя награды в будущей, загробной жизни и во имя пожизненного владения дополнительным клочком земли крестьянин отдает монастырю весь свой надел. А что будет с его семьей в день, когда он умрет? Где преклонит голову его вдова? Опять пойдет она к доброму аббату и будет просить у него землю. И опять «во имя божие» аббат даст землю — может быть, ту же самую землю, но уже в обмен на свободу. Да, своей свободой заплатит крестьянская семья за «щедрые» обещания блаженства в загробной жизни.
Перелистаем мысленно сухие пергаменные страницы средневековых грамот. Вот вдова продает феодалу клочок земли, потому что бык пал и не знает она, как обработать поле, и нет средств, чтобы прокормить двоих маленьких сыновей. Вот старик крестьянин отдает феодалу свой надел за теплый угол, одежду и пропитание до конца дней. Вот крестьянская семья берет деньги в долг и клятвенно обещает возвратить их в день св. Михаила (29 сентября), а если не вернет, что ж, тогда ростовщику перейдет весь надел. Вот история братьев, которые сообща владели садом, унаследованным от отца, но один из братьев пошел в монахи и должен сделать вклад в монастырь. Они приходят к судье, и судья выносит решение: пусть братья разделятся; пусть младший брат проведет границу на участке как ему вздумается, а после этого пусть старший брат выберет себе любую часть.
Сколько этих грамот, толкующих о дарениях и продаже земли, о займах и закабалении! Вот они, записанные на клочках пергамена, заверенные свидетельскими показаниями или же переписанные аккуратным почерком в картулярий — специальную книгу, которую ведут в монастыре, регистрируя новые приобретения земли и зависимых людей. В одном только Фрейзингенском монастыре уже к середине VIII века скопилось около семисот таких грамот! И все они — однообразные, скучные, сухие, написанные на испорченном латинском языке, полные ошибок в грамматике и в арифметике, — все они содержат повесть о том, как было ограблено и закабалено крестьянство.