Но, видимо, и это войско не потерпело при Марафоне сокрушительного разгрома; иначе нельзя понять, почему сразу же после битвы персидский флот двинулся к Афинам. Возможно, что сражение кончилось безрезультатно, и тогда персы сели на корабли и попытались занять Афины.
Но, скажете вы, ведь у Геродота приведены точные цифры убитых, из которых видно, что персы были разгромлены. Однако цифрам Геродота как раз нельзя верить!
В другом месте своей истории Геродот рассказывает о походе на Грецию персидского царя Ксеркса. Он сообщает и на этот раз точные цифры: всего сухопутного войска Ксеркса было 1 700 000 человек. Это войско перешло по двум мостам через пролив Геллеспонт, причем по одному мосту шла пехота, а по другому — обоз. Войско Ксеркса, говорит Геродот, шло через эти мосты непрерывным потоком в течение семи дней и семи ночей.
Какая получается внушительная картина! Семь дней и ночей идут через мост войска. И какие войска — около двух миллионов человек. Это при том, что все население Греции вряд ли достигало в ту пору трех миллионов.
Но вот что самое печальное для Геродота: военные специалисты рассчитали, что за семь дней и ночей по мосту никак не могло пройти 1 700 000 пехотинцев и всадников, а всего лишь около ста тысяч человек. Впрочем, для V века до н. э. это тоже огромное войско...
Но вернемся к описанию Марафонской битвы. Геродот передает рассказ (справедливость которого он сам оспаривает) о знатных афинянах Алкмеонидах, которые во время сражения подали персам знак, извещая, что в Афинах нет защитников. Геродот был большим поклонником Алкмеонидов. Поэтому у нас есть все основания, чтобы заподозрить его в стремлении обелить этот аристократический род. Если же действительно Алкмеониды подали сигнал, то можно понять, почему персы поспешно покинули Марафонскую долину, не будучи разбитыми: так как сражение не давало перевеса ни той, ни другой стороне, персидский военачальник решил попытаться напасть на лишенные защитников Афины.
Много веков позднее Геродота жил в Греции другой историк, Плутарх. Он жил в тяжкое для Греции время: давно уже она потеряла независимость и находилась под властью Рима. Плутарх счел необходимым поведать грекам о славе их далеких предков, о героической борьбе против завоевателей, и, конечно, мужество греков в войне с персами было расписано Плутархом самым достойным образом. Описание Марафонской битвы, которое Плутарх нашел у Геродота, ему не понравилось. «Геродот, —писал Плутарх в специальном сочинении, озаглавленном «О злокозненности Геродота», — сводит на нет все выдающееся значение и величие этой славной победы»; Геродот преуменьшает число трупов, оставшихся на поле брани, и вообще из изложения Геродота не видно, что это была гигантская борьба и замечательный подвиг.
Плутарха можно понять и простить: он жил в маленькой и несчастной стране и хотел видеть ее великое прошлое более великолепным, чем оно было в действительности. В его изображении Марафонская битва приняла еще более грандиозные очертания, нежели под пером Геродота.
Но сейчас интересно не это. В пылу полемики с Геродотом Плутарх упомянул о «хулителях и зложелателях», которые пошли еще дальше, чем Геродот, и изобразили Марафонскую битву небольшой стычкой с варварами, уже севшими на суда. Конечно, Плутарху такое изображение марафонского подвига кажется совершенно немыслимым. Однако в действительности эта оценка в значительной мере соответствует тем выводам, которые можно сделать из анализа рассказа Геродота.
Так, вчитываясь в рассказы летописцев, можно очищать от скорлупы вымысла подлинные, истинные факты.
Значит, исследователь никак не может ограничиться простым пересказом известий древних историков — он должен взвесить их рассказы на весах истины, отбросить ложные предания и постараться понять, почему именно могли возникнуть неправильные представления о событиях. А для того чтобы это сделать достаточно убедительно, он должен привлечь все свидетельства об интересующем его событии, которые сохранились в самых разных исторических источниках: и в письменных памятниках, и в археологическом материале.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Человечество, двигаясь вперед, всегда оглядывалось на прошлое.
Художники и философы Возрождения искали свои идеалы в античности: им хотелось быть похожими на народных трибунов Рима, на великих скульпторов Афин. Мраморные статуи богов, которые время от времени находили в земле Италии, почитались как истинные боги, ибо их красота казалась людям неповторимой. Английские бунтари XVII и XVIII веков обратили свой взор к легендам и к истории древнего мира.