Небольшой открытый храм, располагавшийся между передними лапами статуи, который откопал Кавилья и который в настоящее время почти полностью разрушен, был возведен позже, чем было создано изваяние. Стены этого святилища образовывали три четырнадцатифутовые (около 4,27 м) стелы, две из которых разрушили время и жадные руки. Даже жертвенник, что некогда стоял перед входом в святилище, а сейчас находится перед лапами статуи, является римским, хотя он и сделан из обломка красного гранита, взятого из гораздо более древнего храма Хафра, находящегося неподалеку.
Где же тогда настоящий храм Сфинкса?
Я немного поднял голову и бросил взгляд за статую. С того места, где сидел, я увидел в утреннем свете очертания самого знаменитого сооружения в мире, вздымающего свою усеченную вершину к небу, неразрешимую каменную загадку, первое из чудес света как для греков, так и для нас, тайну древних, что продолжает ставить в тупик моих современников, подходящего друга для Сфинкса.
Великая пирамида!Оба они, созданные во времена атлантов, как особые знаки загадочного континента, остались в качестве безмолвного наследия народа, исчезнувшего столь же таинственно, как и их земля. И оба напоминают преемникам атлантов о великолепии этой потерянной цивилизации.
А затем солнце и Сфинкс встретились снова. Опять произошло то восхитительное свидание, что случалось ежедневно на протяжении бесчисленных лет. Небо быстро претерпело все те изменения, что в Египте следуют за рассветом: горизонт из розового стал синевато-пурпурным, из синевато-пурпурного фиолетовым, из фиолетового красным, прежде чем приобрести тот насыщенный чистый светло-голубой цвет, который небосвод имеет в этой стране. Теперь я знаю, что Сфинкс как страж пустыни был символом священной четверки, безмолвных стражей мира, четырех богов, исполняющих веления таинственных хранителей человечества и его судьбы. Люди, вырезавшие статую Сфинкса, знали об этих высших существах, но мы, несчастные современные люди, совсем забыли о них.
Немного устав от долгого ночного бдения, я приготовился проститься с головой этого гиганта, возвышающейся над песками. Его самообладание, выражение властной безмятежности, излучаемый духовный покой повлияли на меня и привели в неуловимо отрешенное от мира состояние, для которого я едва смогу подобрать слова. Сфинкс, такой древний, что наблюдал детство мира, погрузившийся в нерушимое созерцание, видел цивилизации, достигшие расцвета, а затем медленно увядавшие, словно цветы, следил, как кричащие захватчики проходят и возвращаются назад, приходят и уходят, приходят и остаются. И все же он оставался прежним, таким спокойным, таким далеким от всех человеческих эмоций. В ночной тьме что-то от этого каменного безразличия к превратностям судьбы, кажется, проникло ко мне в кровь. Сфинкс освободил меня от всех волнений о будущем и всех сердечных тягот. Он превратил прошлое в кинофильм, который можно смотреть отстраненно и беспристрастно.
Под прозрачно-голубым небом я бросил последний взгляд на широкий лоб, глубоко посаженные глаза, округлые щеки, огромные выступы головного убора, сделанные, чтобы имитировать складки настоящего головного убора из льна с пересекающими его горизонтальными полосками – одна широкая между двумя более узкими. По-новому взглянул я на полосы розовой краски, еще заметные на его щеках. Они напоминали о Сфинксе, которого видели древние, том, что был облицован гладким известняком, а затем раскрашен в светло-красный цвет.
Если сила льва и разум человека смешались символически в этом лежащем теле, то в нем было еще что-то, не звериное и не человеческое, а что-то большее, что-то божественное! Хотя между нами не было сказано ни слова, все же результатом присутствия Сфинкса стало духовное исцеление. Хотя я не посмел ничего шепнуть в эти огромные уши, глухие к мирской суете, я знал, что он прекрасно понял меня. О да, в этом каменном творении, которое сохранилось до XX века как создание неведомого мира, было что-то сверхъестественное. Эти сомкнутые огромные губы хранят секреты атлантов. И если теперь день полностью открыл мне Сфинкса, он одновременно усилил его загадочность.
Я вытянул сведенные судорогой ноги и медленно встал, спеша сказать бесстрастному лику прощальное слово. В его устремленном на восток взгляде, всегда следящем за первыми лучами солнца, я снова прочел обнадеживающий знак нашего несомненного возрождения, столь же определенного и столь же неизбежного, как восход солнца.
«Ты принадлежишь Тому, Что Бессмертно, а не только времени, – прошептал Сфинкс, нарушив наконец свое молчание. – Ты вечен, и состоишь не только из исчезающей плоти. Душу в человеке убить невозможно, она не может умереть. Она ждет, завернутая в пелены, в твоем сердце, как жду я, засыпанный песками, в твоем мире. Познай себя, о смертный! Ибо в тебе, как во всех людях, есть То, что приходит и остается навеки и свидетельствует, что Бог ЕСТЬ!»
Глава 3 Пирамида
Сегодня фараоны – всего лишь призраки, бесплотные духи, живущие в Аменти, сокрытой стране. Однако пирамиды – огромные прочные памятники, ставшие продолжением скального плато, на котором были построены, – все еще с нами. Древний Египет продолжает привлекать внимание и удерживать интерес современного мира в основном благодаря тому, что он оставил нам эти громадные свидетельства своего существования, причем свидетельства более осязаемые и основательные, чем все, что оставили нам другие погибшие империи Востока.
Римский автор Плиний в одном из своих трудов написал, что три пирамиды заполонили землю своей славой. И теперь, спустя две тысячи лет после того, как он сделал это заявление, мы с уверенностью можем сказать, что время не умалило этой известности. Недавно я написал нескольким друзьям, которые живут в отдаленном уголке на юге Индийского полуострова почти отшельниками и едва ли когда-нибудь бывали дальше окрестных холмов. Сомневаюсь, чтобы эти люди когда-нибудь нарушали спокойствие мира, да и мир вряд ли нарушал их спокойствие. Я рассказал им о своих исследованиях Великой пирамиды. Не было необходимости объяснять, что это такое и где она находится, я знал, что им все известно. Пришедший ответ подтвердил, что мое предположение об этих простых индийцах было верным. Слава пирамид распространилась дальше, чем во времена Плиния. Они так известны, что мне интересно, сколько воротил туристического бизнеса жадно пожирали глазами их треугольные грани, сожалея, что эти огромные рекламные площади невозможно использовать! Возможно, не за горами тот день, когда некий предприимчивый производитель предложит египетскому правительству ежегодную сумму сто тысяч пиастров за исключительное право установить громадный рекламный щит на северной грани Великой пирамиды. И тогда у нас появится сомнительное удовольствие прочесть на ней красочный призыв на английском, французском и арабском языках умывать лица мылом, чья известность сегодня едва ли уступает славе самих пирамид!
Эти древние, бросающие вызов времени памятники пробуждают интерес у ученых и вызывают любопытство у дилетантов отчасти благодаря тому, что они появились из бездны столетий, а отчасти потому, что их огромные размеры поражают даже людей, привыкших к большим сооружениям. Когда мы впервые видим пирамиды, то будто оказываемся в странной далекой эпохе, чья древность находит выражение в своеобразии этих непривычных очертаний. Нас поражает мысль о том, как примитивные люди смогли воздвигнуть на пустынном плато эти чудовищные рукотворные горы, соперничающие с творениями самой Природы.
Когда завоеватели-греки впервые проникли в Египет и увидели эти невероятные строения, вздымающие острые вершины к небу пустыни, они молча смотрели на них затаив дыхание. Греческие мудрецы времен Александра, составляя список семи чудес света, поставили пирамиды на первое место. Сегодня из семи чудес остались только эти сооружения.